Химера

К тому времени, когда Лахлан вернулся, Алва была готова к встрече с ним. В расшитом золотыми лилиями полупрозрачном шелковом пеньюаре, одетом на голое тело, она полулежала на больших мягких подушках в своей шикарной кровати и выглядела как никогда милой и беззащитной. Алва играла роль любящей жены, истосковавшейся по ласкам мужа за время своего вынужденного путешествия. Эта роль ей плохо удавалась, но она рассчитывала на прозрачность пеньюара, который ничего не скрывал, а только подчеркивал. Даже самый искушенный ценитель женского тела не мог бы отрицать, что бедра у Алвы были роскошные, а сама она – чрезвычайно соблазнительна. И она это знала.

Услышав шаркающие шаги мужа, Алва произнесла, стараясь придать голосу нежность:

– Это ты, милый?

Шаги замерли. Казалось, Лахлан даже перестал дышать от неожиданности. Но не потому, что он не ожидал встретить ее сейчас – об этом ему сказал внизу портье. Уже много-много лет Алва не говорила ему нежных слов. Даже во время исполнения им супружеских обязанностей, как ни редко это бывало.

Алва увидела, как Лахлан осторожно, будто крадучись, заглянул в ее спальню. Он знал, что его появление в спальне жены может вызвать у нее сильнейший приступ ярости или мигрени. Обычно они встречались на нейтральной территории – в гостиной. Или, при необходимости, в комнате для гостей, где стояла кровать, далеко не такая роскошная, как в спальне Алвы.

– Да, это я, Алва, – ответил Лахлан, как будто сомневался, что жена его видит или может узнать. – Ты уже вернулась, дорогая?

Это был чрезвычайно глупый вопрос. Но она сдержала готовую вырваться вспышку раздражения.

– Да, – выдохнула она. – Ты не представляешь, как я устала за эти дни! У меня просто ноги отваливаются. Ты не мог бы помасажировать мне ступни?

– С удовольствием, – ответил, и совершенно искренне, Лахлан. Он любил прикасаться к телу своей жены. Но ему редко это удавалось.

Когда влажные ладони мужа коснулись ее ног, Алва вздрогнула от отвращения. Но томно прошептала:

– Ах, какое блаженство! Я тебя очень сильные и нежные руки, мой милый.

Ладони Лахлана от волнения стали такими мокрыми, будто он окунул их в воду. Его липкие прикосновения приводили Алву в бешенство. Поэтому она очень быстро сказала:

– Спасибо, Лахлан! Мне напомнило это наш медовый месяц. Помнишь, как мы любили бывать в Пещере мелодий? Чтобы попасть в нее, мы долго шли по узкой тропе, протоптанной в камнях, усеивающих берег острова, и я уставала, а ты целовал мои ноги и гладил их, жалея, пока…

Алва замолчала, красноречиво вздохнув. Лахлан не верил своим ушам и даже глазам. Ему казалось, что это сон. Или что Алву подменили во время ее путешествия. Она не была такой нежной с ним даже в первые дни супружества. Они тогда действительно довольно часто летали в Шотландию, возле берегов которой находился остров Стаффа, а на нем – Uamh-Binn, что в переводе с древнего гэльского языка означает «Пещера мелодий». В этой пещере морские волны, мерно бьющиеся о шестигранные базальтовые колонны, и ветер, проникающий в овальное отверстие в базальтовой скале, создавали фантастическое ощущение, что играет невидимый орган. Музыка, рожденная самой природой, была прекрасной и возбуждающей. Они с Алвой любили заниматься сексом в потаенных уголках Пещеры мелодий, рискуя быть застигнутыми врасплох многочисленными туристами, посещающими остров в хорошую погоду. Но постепенно эти поездки становились все режи, а потом и вовсе прекратились, а вместе с ними из их отношений с Алвой исчезло что-то очень важное. Их секс превратился в исполнение супружеского долга, стал скучным и пресным. И, надо признать, чрезвычайно редким.

Лахлан тоже вздохнул. И Алва поняла, что можно брать быка за рога. Или, как сказал бы негодник Филипп, за яйца. Но она сомневалась, что те были у ее слабовольного мужа.

– Лахлан, – прошептала она мечтательно, – мне пришла в голову замечательная идея. А почему бы нам не тряхнуть стариной?

– О чем ты, Алва? – с тупым недоумением посмотрел на нее Лахлан.

Алва едва сдержалась, чтобы не залепить ему пощечину. Но вместо этого она сказала:

– Мы уже сегодня вечером можем оказаться в Пещере мелодий. На самолете до Лондона, затем в Эдинбург, автобус, паром, катер – и вот он, остров Стаффа, наша Пещера мелодий. Все как в былые времена.

И она многозначительно произнеса:

– Абсолютно все, мой милый!