Химера

В любое другое время Алва посмеялась бы над его видом, словно пародирующим персонаж из плохих шпионских фильмов. Но сейчас она была слишком взволнованна, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

– Все идет по нашему плану, – ответила она, невольно понижая голос, словно их могли подслушать. – Он ни о чем не подозревает.

– Ты доставила ему удовольствие напоследок? – ревниво спросил рарог.

– Еще какое, – хихикнула Алва. – Позволила ему пощекотать мои пяточки. По-моему, он кончил. Я заметила пятно на его брюках, когда он вставал. А я-то думала, что он импотент.

Она заметила выходящего из дверей гостиницы Лахлана. Он не увидел Алву и начал беспокойно озираться. В руках он держал женские перчатки.

– Подъезжай к нему, – велела эльфийка. – И молчи, как убитый. И даже не думай ни о чем. Будем надеяться, что он не признает в тебе рарога. Иначе может что-то заподозрить. Он не такой дурак, каким кажется с виду, поверь мне.

– Я же говорил, что мне не надо было…

– Молчи и рули, – перебила его Алва. – Да осторожнее. Не хватало нам в кого-нибудь врезаться.

Автомобильное движение перед гостиницей было очень оживленным. Ловко лавируя между машинами, такси проехало несколько метров и остановилось напротив Лахлана.

– Садись, милый, – проворковала Алва, приоткрыв окно. – И побыстрее! Мы опаздываем.

Лахлан сел на заднее сиденье. Он мог видеть только спину Филиппа. Но он смотрел только на Алву, и не замечал ничего вокруг.

– Вот твои перчатки, милая, – сказал он, протягивая Алве перчатки из тонкой замши. – Надень их. Действительно, похолодало.

– В аэропорт, – велела она, натягивая перчатки на руки.

И такси, взвыв двигателем, вклинилось в транспортный поток, текущий по направлению к avenue des Champs-Йlysйes.

Глава 9

Елисейские поля Алва называла не иначе как «la plus belle avenue du monde» и действительно считала красивейшим авеню в мире, протянувшимся почти на два километра от площади Согласия до Триумфальной арки. Они были для эльфийки тем же, чем для древних греков – Элизиум, от которого и произошло название этой парижской улицы. Но если в древнегреческой мифологии описывались прекрасные блаженные острова, куда после смерти попадают любимые богами герои и где царствует вечная весна, нет ни болезней, ни страданий, то Алва ценила Елисейские поля в Париже совсем за другое. Здесь находились офисы и магазины, принадлежащие самым известным в мире фирмам. По мнению эльфийки, avenue des Champs-Йlysйes не только ни в чем не уступала Пятой авеню в Нью-Йорке, Гиндза в Токио и Pitt Street Mall в Сиднее, но даже превосходила их. Для нее, Алвы, здесь действительно царила вечная весна, и она забывала о бренности жизни, переходя днем из бутика в бутик, а по ночам – из ресторана в ресторан.

И даже сейчас, упираясь ногами в сумку, в которой лежал самурайский меч, купленный ею для того, чтобы отрубить мужу голову, она не смогла не замурлыкать свою любимую песню «Champs-Еlysеes».

Au soleil, sous la pluie, a midi ou a minuit

Il y a tout ce que vous voulez aux Champs-Elysées…

Лахлан не расслышал слов, поэтому он спросил, о чем она поет. Он часто слышал, как Алва напевает эту мелодию, но задать вопрос, который его занимал, осмелился только сегодня.

– «В солнечный день и в дождь, в полдень или в полночь, всё, что хотите, есть на Елисейских Полях», – неохотно повторила Алва. Любопытство Лахлана, напомнившее ей о его существовании, нарушило очарование этой песни.

Но Лахлан, воодушевленный перспективами, которые перед ним открывал этот вечер, не умолкал.

– Подумать только, что еще не так давно Елисейские поля напоминали небольшой лес с маленькими цветущими лужками, кофейнями и лавками, – сказал он. – Не помню, я где-то вычитал или мне рассказывала моя мать, что по воскресеньям здесь гулял народ, играла музыка, плясали веселые мещанки. Люди отдыхали на свежей траве, пили вино и пели песенки из водевилей.

– О, да, – пробурчала Алва. – От людей нигде нельзя укрыться.

– При последнем французском короле, Людовике Шестнадцатом, эта местность была безлюдной и небезопасной для прогулок, – продолжал Лахлан, не замечая, что его никто не слушает. – А в июне одна тысяча семьсот девяносто первого года по Елисейским полям проехал кортеж с королевской семьей, которая пыталась бежать за границу, спасаясь от восставшего народа. Но их арестовали и отправили обратно в Париж под усиленной охраной. При этом гвардейцы держали в руках транспаранты, на которых было написано: «Тот, кто будет рукоплескать королю, получит сто палок, а тот, кто оскорбит короля, будет повешен». И приветствовали короля винтовками с поднятыми вверх прикладами. Представляешь, Алва, какое унижение? Не случайно я никогда не любил французов.

Эльфийка с отвращением взглянула на мужа.

– Король был сам виноват, – сказала она. – Ему следовало залить Париж кровью, а не пытаться сбежать, как крыса с тонущего корабля. Тогда бы его не казнили на гильотине.