Химера

Он показал на мальчиков. Они, расположившись в мягких креслах бизнес-класса, сразу же после взлета заснули. Но и сейчас продолжали держаться за руки, словно боясь расстаться даже во сне. Вернее, этого боялся Альберт. Он сразу почувствовал доверие к Альфу, как будто обрел старшего брата, и во всем его слушался. Часто, прежде чем что-либо сделать, он спрашивал Альфа, правильно ли он поступает. И это было не удивительно. Мальчик провел слишком много времени в больнице, и теперь окружающий его мир казался ему огромным и пугающим, потому что был почти незнаком.

Но Евгению не так просто было ввести в заблуждении. Она, со счастливой улыбкой взглянув на мальчиков, опять обратила лицо к Фергюсу.

– И все-таки тебя что-то беспокоит, я чувствую это, – сказала она, мягко, но настойчиво. – Я бы не стала тебе досаждать, но мне кажется, что это как-то связано со мной и Альбертом. И это меня беспокоит. Я не хочу быть тебе в тягость. И тем более доставлять неприятности. Скажи, в чем дело?

Фергюс понимал, что рано или поздно ему все равно это придется сделать – рассказать Евгении всю правду о сыне. Это камнем лежало на его душе. И сейчас, под пытливым и одновременно ласковым взглядом ее глаз он решился.

Он достал из портфеля, который стоял у него под ногами, черную папку. Ту самую, которую ему отдал Амир Бейли. И протянул ее Евгении.

– Что это? – голос Евгении дрогнул. – У меня нехорошее предчувствие, Фергюс. Не пугай меня своим молчанием!

– Здесь медицинская карта Альберта, – тихо сказал Фергюс. – Ты должна с ней ознакомиться.

Женщина раскрыла папку и начала читать документы, один за другим. Через некоторое время она сложила их обратно, аккуратно закрыла папку, положила ее на колени и отвернулась к иллюминатору, к которому с обратной стороны прильнула непроглядная тьма. До самого Токио Евгения не произнесла ни одного слова. Когда стюардесса разносила еду, она отказалась жестом. Проснулись мальчики и радостно защебетали, как ранние птички, освеженные сном, но она притворилась спящей. Ее веки с красными прожилками прикрывали сухие, словно пустыня, глаза.

В аэропорту Токио была короткая пауза между рейсами. А затем они продолжили путь во Владивосток. Только спустя тысячу километров и почти два часа полета Евгения нарушила свое пугающее Фергюса молчание.

– Спасибо тебе, Фергюс, – произнесла она неожиданно. – Если бы мой мальчик умер в Сан-Франциско…

– Ты ни в чем не виновата, – сказал эльф. – Не терзай себя.

– Нет, виновата, ведь это я родила его, – возразила она. – Но я постараюсь хотя бы немного искупить свою вину перед сыном. Я сделаю все, чтобы он был счастлив. В то немногое время, которое ему осталось.

Она с внезапно вспыхнувшей в глазах надеждой спросила Фергюса:

– Как ты думаешь, это сможет продлить ему жизнь?

– Я уверен в этом, – голос Фергюса не дрогнул, когда он произносил эту ложь. – Я знаю, это банальная фраза, но любовь действительно может творить чудеса. И ты способна сотворить это чудо, Женя.

– Ты словно читаешь мои мысли, Фергюс, – слабо улыбнулась Евгения. – Знаешь, я тоже так думаю.

Фергюс перевел взгляд на иллюминатор, в котором небо начало розоветь. Он действительно только повторил то, что думала Евгения. Но ей было не обязательно знать это. Она должна была верить, чтобы ее страдания не свели ее с ума. Фергюс был не настолько эльф, чтобы не испытывать жалости к Евгении, несмотря на то, что она была человеком.

– Наш самолет приступает к снижению…, – раздался звонкий голос стюардессы. Казалось, она счастлива от того, что во Владивостоке, куда они прибывают, завершая свой долгий полет, тепло и солнечно, в отличие от Сан-Франциско, где был туман и моросило. – Просим пассажиров не забывать свои вещи в салоне…

Услышав это, Евгения бережно прижала к груди черную папку, в которой хранился вынесенный самой природой приговор ее сыну, тот, что она надеялась отменить силой своей материнской любви.

Еще в Сан-Франциско они решили, что Евгения с сыном вернется во Владивосток, в пригороде которого у нее был собственный дом.

– Мне подарили его папа с мамой накануне свадьбы в надежде, что я не улечу в Америку, – призналась Евгения с грустной улыбкой. – Ведь я их единственный ребенок. Была…

– Почему была? – возразил эльф. – Родители не отказываются от своих детей, какие бы глупости те не совершали. Не думаешь ли ты…

– Они умерли, – голос Евгении дрогнул, но она справилась с эмоциями и не заплакала. – Моя эмиграция, пусть даже под благовидным предлогом замужества, казалась им катастрофой – не моей, а их собственной жизни. Сначала у папы случился обширный инфаркт. После его смерти у мамы обнаружилось онкологическое заболевание. Я думаю, что это от горя. Она сгорела за три месяца. Я даже не смогла прилететь на их похороны. Мой бывший муж не отпустил меня. Сказал, что это слишком дорогое удовольствие. Представляешь, Фергюс? Так и сказал – удовольствие.

И все-таки Евгения заплакала, произнеся это слово. После того, как Фергюс вернул ей сына, она снова научилась плакать.

В аэропорту они взяли такси.

– В Сад-город, – сказала Евгения водителю.