Химерион (СИ)

Гришко Сергей Владимирович Химерион.

ХИМЕРИОН.

ПИЛИГРИМ, ДЫМНАЯ ДОЛГАЯ СКАЗКА.

О чем думается сейчас не так уж и важно, равно как было до сего момента, и я уверен, что эта же мысль будет оставаться в голове и после всего, что вероятней произойдет сейчас. Хотя мир ныне устроен так, что рассудок это сомнения человека близкого к закату эпохи, остальное сплошная ложь и химеры. Далее нет ничего, судя по всему, этого человека или прервали, а может он просто ушел, с этого собственно и началось, то, что уже свершилось, но прежде времени не обозначило ни рамок, ни границ.

Это есть и был долгий предолгий сон, который продолжается и в нем происходит превеликое множество событий, от которых все далеки, как собственно пространство и место человека потерявшего в нем свой рассудок, но подозревающего в какую дверь сознания можно выйти. Начнем, пожалуй, сложно механические головокружения головоломок вселенной.

Подумать только в зловещем мраке холодной вселенной. Среди молчаливой пустоты вакуума, где царит гармоничный бездушный порядок с мерно парящими осколками разбившегося о рифы ковчега окруженного поясом оледенелых глазищ исчезнувших мифических странников. После хлопка, звука, действия, процесса расколовшего первичную скорлупу сферы не бытия до и после, в бытие первой хлынувшей волны материи прибоя ставшего тишиной и ночью в стразах комет. Прибой пенился у границ безграничности, где исчезает все и вся. На песке золотистом в сумеречных тонах зарождающегося начала начал, сидел человек, правда не к месту и не по времени занявший нишу. Почесывал спину, что-то бормотал не внятно под нос. Он удил рыбу.

Пена вскипела у босых ног незнакомца и все вдруг замерло. Последнее эхо хлопка не найдя своего подтверждения в этой лунно-серебристой пустоте, оборвалось, да так, что зазвенело бесчисленным множеством бубенцов. Более ничего не произошло, а ожидалось скорым бременем, на сносях и время круговоротом, червячным ходом, зрелым плодом, неумолимо оповещало, что на этом месте еще ровным счетом не произошло. Человек незнакомец или чудаковатый тип с удой, он не властен над временем, он всего лишь выпросил миг для дела минутой бесконечного, спутав эхо хлопка с всплеском хвоста рыбы пугливой, ушедшей на глубину, а в ней ли дело? Может все совсем не так, это выдумка человека в кураже, сильного духом и очень смелого, отважившегося изловить чудо рыбу глубин, не испробовавшую наживки, в навязчивой погоне за собственным хвостом.

Помолчите говорливые мудрецы ради слов уже сказанных. Сотворите абсолютное тихое слово в строжайшей тишине и тайне, замрите, наконец, и не делайте лишних движений. Вас не о чем просить, растворитесь, паром облаков, кочуйте поблизости, вас обязательно о чем-нибудь попросят. Не было, и нет, вас никогда не будет. Плерома вскрыта, хлещет маслянистая ночь беззвучным потоком, растекаясь виадуками хронотопа и вскрытыми болезненными язвами мезокосма. Это пройдет, этот момент от хлопка до повисшей тишины, вскоре разродится конвульсиями жизненных процессов. Зачиная тем самым то, что потеряет в итоге весь какой-либо значимый смысл. Напоследок дав инерционное движение различного рода интерпретациям языковых вибраций заплутавших в лабиринтах царящего логоса.

Лбом о стену понимания, от нуля прытью к бесконечности, пока не сломлен, пока идеалист и не склонен к ворчливой самоиронии. Ночь растеклась, не обнаружив исходных границ, она замерла, интуитивно желая собраться в жилистый ком сонного сердца. Сейчас она дарит, но после не факт, усомнится, подобно человеку и глубинной чудо рыбе. Нет наживки при всех удачно и грамотно розданных ролях, выстроенных декорациях. Существует один выход, повернуть вспять. Издать тихий смешок умалишенного, пойти в отказ и не к месту заснуть. Ночь пуста без зрителей, собутыльников, не грезятся фантомы неумолимого рока, некому хлопнуть в ладоши, тем самым совершив новое чудо.

Завшивели. Все не о том помышляли, да по глупости через жопу руками делали. Начали привирать в склонениях, более не стесняясь в средствах, и заврались, что не различить былого с грядущим. Все едино в одном грязном лотке продается со скороговоркою неразборчивой, покупай или ступай, а может, отдай, взамен ничего, но необходимое там, где ненадобность есть. Мы более не плодимся и множимся, а испокон этого долгого дня вкладываем, иные закладывают и так по кругу, покуда не пересохнет в горле и не иссякнут слова со склонениями. Недовольное блеянье подытожено леденящим кровь львиным рыком, так понимаешь, что где-то есть страшный царь, он всегда голоден, а всем остальным тошно. Всеобщее одиночество слепых кротов и пьют с горя, и вода сделана так, что приносит лишь жажду и ее опять не запить новым глотком. Жить так нельзя, а невозможно иначе.