Химерион (СИ)

Довелось побывать мне в будущем не за горами высокими. Срамота несусветная, вроде бы и в белом тамошние жители, есть чем дышать акромя воздуха, да все как-то не так. Иудушек со скоробеями повывели, Содомы, Гоморры повыкорчевывали, на стенах побелка вроде бы свежая, горницы чисты и светлы. Буковками звонкими они питаются. Ума не дюжего, времечко в узде держат. Так, поди, ж разбери, где мужик де баба? Все на одно лицо. Тельца кукольные, ни бога, ни черта не отыскать, душа их человечиной не воняет! Лишь мозг, который все время меж звезд, а не дома. Бытие их муравьиное, чего творят, поделывают, как и мы не ведают, только они с другой стороны. Все тянут и строят для матки, что в свет их сплевывает, не пьют, не курят, такого зла лишены.

Бродил я там долго, зенками хлопал, вынюхивал запашок с гнильцой. Войну с крещеными искал, про храмы расспрашивал "где, мол, свечку поставить, молитву справить?" Нет не люди, головастики, рыпаются в лужице своей стерильной гармонии. Землица не жива, заспиртована как опухоль в банке. Не любят, не верят, не ждут, чего тут скажешь, про все знают, на всякое ответ есть.

Общество позабыло добродетели и пороки, заменив, казалось бы, вечное на четкий порядок работающего механизма, с разрешенной проблемой времени. Остановилось практически все, смерти нет жизни тоже. Ты исчез, ты же и появился. Твоя погрешность исправлена такой же непогрешимостью, сбалансированной, четко отлаженной, смазанной, работающей без сбоев и нервного скрипа. Ты вероятней и не заметишь, что рядом существует некто идущий своим путем извилистым. Одиночка не враг, а так тень в предрассветном тумане. Выйдет солнце и дорога чиста, горизонт без изменений, ни радуги после грозы, ни грома среди ясного неба. Марш поступательного движения строем, формула без значимых огрех. Завтра пребудешь ты в сопутствующем "Вовеки веков".

Люди там, всегда новые с иголочки. Лица озарены дружественной улыбкой проснувшихся существ с чистой совестью. Матка плодит без изъянов, бесперебойно, без родовых травм. Ты желателен и востребован. Она помнит каждого, пуповину не рвет, а превращает в связующую незримую нить коллективного разума. Ее створки раскрываются, и эти одинаковые особи прут организованно улыбаясь удаленной совестью. Каждый встречный божественен, гениален, полон дружелюбия, а слеп как крот. Чужими бумажными глазами. Он озарен истиной и в пустой нирване, уступает тебе место у окна, которого нет. Белые одежды, всегда хочется запачкать кровью на безысходность использовать грязь. Ах да, я слышал, где-то на севере, все предпочитают носить хаки. Говорят это практично. Там другие условия иные цвета. Остается одно, безостановочно, безоглядно убивать и убегать, убивать вновь. По локоть в крови не повод дышать в полные легкие, а не по чертовой дыхательной системе, вовлекающей в паутину безразличного ко всему, поголовного совершенства над собой, в неосознанном призрачном начале, к которому мотылем летишь и не погибаешь. Сгораешь, обращаясь в пепел и не возродившись, пребываешь в том самом полете, в белых выглаженных одеждах. Медитации подобного рода угнетали меня. Эх, был бы приятель старинный. Пил бы беспробудно!

Признаюсь, чего таить, искал я следы былых времен, да наши пробелы в памяти, где-то же остались корни исчезнувшего древа жизни, пара строк, пара фраз. Незыблемая тишина в мимике не одушевленных лиц с рудиментарными фрагментами рта, который выглядит как искривленная щель, за которой проглядывают младенческие розовые десны. Атрофированный язык, мысль одна на всех недоступная чужаку, а таковым ты являешься здесь после сейчас. Эти существа умерщвляют и реанимируют с тем постоянством, как и появляются, впору оставить здешние царства за плечами, да убираться восвояси. Но путь этот вяжет пленом неразрешимых геометрических аксиом, данные условия гибкости и кривизны трудно осилить природным умом. Может быть, существует некая краеугольная формула на жидких числах, выпариваемая в стихии огня, пляске чумной саламандры, надрывно голосящей божественными гласными, что режут слух духа, понуждая пасть на колени. Корчишься, хватая ртом чад и угар, расслаиваешься на параллели, прослойки измерений. Терять все время рвущуюся и ускользающую нить накатывающего стремительно прибоя. Прилив. Сухощавый человек на крошечном осле медленно растворяется в мареве зноем исходящих белых дюн. Он ведом свыше, но все портит волочащийся по мокрому песку бледно алый фаллос животного, режущий око несовместимостью этих призрачных существ.