Химерион (СИ)

В ожидании скорого, почему то теряется самая суть происходящего. То ли по растерянности или другой немаловажной пустяковине, но пусть даже перед тобой распахнуться врата небесные, но ты обязательно прошляпишь этот момент. Обернешься на оклик кого-то за спиной и вот уже не твое, чужое и смех со стороны трудно понять шутку, когда ты предмет для нее. Слышишь, птица ночная завораживающе поет, а там треснула ветка. Ну как тебе чертоги мои? - и вот ты глупец прошляпил момент, слышишь смех, сам смеешься потому, как нечем ответить. Остается одна лишь возможность многозначительно кивнуть, это значит солгать, люди всегда путаются в собственной лжи.

- К тебе в дом гостем не званым не придешь. Я замолчал, поджидая, что он скажет. Это верно, место заповедное, от многих глаз любопытных укрыто надежно. Потоптавшись на месте, я все же решился узнать имя незнакомца. Когда-то давно имелось, да позабылось, а теперь незачем, отпала в нем надобность. Имя это для людей иначе все позабудут кто они. Нелюдим усмехнулся, занял свое место на покрытом мхом троне, расправил плечи и преобразился. Таким он был всегда, а я этого не успел заметить.

Видя мое вполне искреннее удивление, он плутовато улыбнулся. Но и ты гость я как погляжу, на имя не богат будешь. Твоя, правда, уж и не припомню, где в дороге обронил его. Да чего греха таить не больно уж и рвусь на поиски, дело прошлое. Странный ты человек, выходит беглец? - нелюдим пристально посмотрел мне в глаза. Если б бежал, то и тебя бы не встретил, а так иду дорогою ведомый. Это верно подметил, есть такой фокус, когда увлечен чем-то. Встречал ли кого в пути, может, видел что интересное? Как видишь, я тут на события не богат, ночь да сумерки и лес в тишине сонливой. Было место одно интересное, его и запомнил.

Было это в стране далекой, в той, что за морем и за океаном находится. Шел я через город большой и многолюдный, которому, поди, тысяча лет без малого, да вот ни одной души живой там не повстречал, всякого чуда дива повидал в тамошних краях, а вот ни смеха радостного, ни песни красивой не сыскал. Мучаются они, томятся, в темницах с худой тоски завывают, а с виду мир да лад царит там. Правда сказать праздник, какой год бурлит шумный в том городе, но по мне это больше на пир среди чумы смахивает. Одержимость и истерия людей к ночи там охватывает, и бегут они не стройными пьяными толпами из домов своих и после начинается неимоверное чудовищное пожарище в городе. Ночи нет там, от огня всесжирающего они в нем горят и пляшут словно саламандры. Призывают очищение и мир новый начисто лишенный всего прошлого и мечты о предстоящем. Они горят и уходят в пепел вот и весь их распорядок на жизнь, деревца не посадят, на небо не взглянут. Жгут жизнь свою заодно с трупами, смрадом и чадом дышат и не разберут в этом угаре, где что на чем покоится, да сами хороши, в саже измазаны не мыты, не чесаны, одним словом безумные.

- Поспешен ты на легкие выводы странник - нелюдим призадумался. Говоришь городу без малого тысяча лет и жгут они его исправно в вечном своем празднике? Безумные в своих поступках слепы. Сожгли бы раз и сказке конец, а ты вот рассказывал, что жгут и празднуют который век и конца края этому не видно. Может ты путник чего в дыму не разглядел? - он замолчал, над чем-то задумавшись. Настал мой черед поразмыслить над сказанным. Вспомнился город тот древний окутанный дымкой черной, гул электрический чувствовался под землей словно там, в недрах окопалось некое чудище прожорливое, что грызло остервенело мать землю. Вспомнил пепел кружащий вальсом среди улиц широких, вой сирен и смерть идущую дорогою людной, ее не боялись, а приглашали в дом, чтоб разделить ее же с ней же. Странности не заканчивались, и дым густел или глаза начинали обманывать, тут начиналось веселье главное. Все собирались на главной площади и каждый приходил с даром для пламени, никто не жалел себя ни ближнего, пламень вот очищение и благо, твердили многие голоса. Я уже не видел людей, только слышал голоса и дым скрыл очертания всего окружающего, осталось одно только желание уйти поскорей. Нелюдим хлопнул в ладоши, принесли вина сказочные жители чащи заповедной, может, и были они больше людьми, нежели те, кого встречал я до сего момента. В этом месте я впервые сумел усомниться в том, что вижу и говорю, я интуитивно предчувствовал, а теперь доподлинно убедился, что существует тишина и живущие в ней. Возникло чувство, что я могу слушать не только себя, но и окружающий мир, этот язык, идущий едва уловимой мелодией подобен реке и я способен войти в это пространство иного видения и восприятия. Дугой мир.