Химеры

— Когда Леута узнала, что герцог плывет освобождать Авалакха, они сразу поддержали и присоединились. Теперь у герцога есть и топливо, и подводные лодки.

— Все найлы ненормальные. А леутцы — убежденные психи. — Рамиро помолчал, осознавая масштаб авантюры. — И всю эту армию ведешь ты.

— И Белка. Она поняла, что мы ищем, и теперь может заменять меня. Ненадолго, и я проверяю, конечно…

— И в данный момент тебя заменяет?

— Ага. Чай допивать будешь?

— Нет, пей.

Опять помолчали. Рамиро слушал гул двигателей, хлесткие удары воды о стекло, звяканье посуды и гулкие глотки. Ньет откашлялся.

— Я бы хотел, — сказал он неуверенно, — я бы хотел, чтобы ты был с нами, Рамиро. Когда мы высадимся на Остров. Мы же с тобой ходили в рейды, помнишь? На заводе, помнишь?

— Ну, помню, — Рамиро поморщился.

— С тобой я чувствую себя уверенно. Ты всегда знаешь, куда идти, куда стрелять.

— И с другим командиром научишься. Невелика наука.

— Я бы хотел с тобой.

А я бы хотел сидеть в своей мастерской и рисовать картинки. И не слышать ни о какой Полночи. И чтоб Десире была жива. И чтобы День позвонил и сказал: «Ну-у? Я слышал, у вас, дакини, принято обмывать законченную работу? Как насчет „Селестиаль“? Там недурная кухня».

— Со мной не получится теперь. Вы идете против Дара, а я — дарец, если тебе это что-то говорит.

— Мы идем против альфаров. Не против людей. Не против Дара.

— Альфары — наши союзники. Они пришли нам на помощь, когда была нужда. Теперь наша очередь встать за них. Кто бы на них не напал.

— Рамиро, ты же сам говорил, тебя… это… депортировали.

— И что? Я не поменял ни национальности, ни гражданства. Кроме того, я давал присягу лорду Хоссу. Временную, но ее никто не отменял. Точно такую же присягу и ты давал, Ньет, если помнишь. Слова были сказаны, обещания даны.

Ньет помолчал, потом фыркнул:

— Если б я был полуночным, меня б, наверное, уже разорвало в клочья.

— Лучше скажи, что, когда присягал, держал в кармане шиш. Или ножки крестиком.

— Что? — Ньет не понял.

Рамиро выдохнул. Вдохнул. Раз и еще раз.

— Ничего. Ньет, ты вообще понимаешь, что есть такая вещь — ответственность? За свои слова, за свои дела, за людей, которые тебе поверили? Ты знаешь, что для человека означает присяга? По-моему, ты ничего этого не знаешь.

И знать не хочешь.

— Ты сердишься на меня.

Ньет отодвинулся от стола, и теперь Рамиро мог его видеть. Ньет насупился и смотрел исподлобья.

— Да нет, — сказал Рамиро. — Не сержусь. Ты же не человек. Ты всего лишь фолари. Пена на прибрежном песке. Какой дурак будет сердиться на пену.

— И что же мне теперь по-твоему делать? Бросить герцога и вернуться в казарму?

— Ни в коем случае. Хоть герцога не подводи.

Ньет обнял себя за плечи. Глаза его посверкивали из-под упавшей челки.

— У нас, у фолари, — сказал он, — нет гражданства. Текучие воды, где мы жили всегда, нам не принадлежат. У нас нет машин, нет кораблей, нет подводных лодок, нас не собрать в армию, мы не можем защитить сами себя. Однако, мы хотим жить, а не исчезать, как сейчас. Для этого нам надо проснуться, осознать себя, хотя бы некоторой своей частью. У фолари ничего нет, никого нет, есть только я — и Старшие, которых надо освободить. А пока они не освобождены — есть только я. Так с самого начала было, Рамиро. И ты это знаешь.

Это правда, думал Рамиро, глядя на широкоплечего, жилистого парня напротив. Еще в мае он выглядел как худосочный подросток, которому едва-едва исполнилось пятнадцать. А сейчас это был совершенно взрослый, ладный, хорошо сложенный парень лет двадцати трех.

И он прав. Все то время, что Рамиро знал его — и полгода не прошло, а кажется- полжизни — Ньета заботило одно. Чудом проснувшийся сам, он упорно искал способ разбудить остальных своих соплеменников, а все другое — театр, Десире, совместные рейды против Полночи, сам Рамиро — все это было постольку поскольку.

Что ж, наверное, каждый, осененный благородной целью, считает, что она оправдывает средства. Герцог Астель вон такой же…

— Я смотрю, ты уже на Нальфран махнул рукой.

— Мне она не отзывается, и я делаю, что могу без нее, — пожал плечами Ньет. — Если герцогу она ответила, то и замечательно.

— А если ваш Авалакх не захочет вылезать из клетки, что ты будешь делать? Встанешь за него?

— Это вряд ли. Что откажется вылезать из клетки. В клетке никто добровольно сидеть не будет.

Рамиро только хмыкнул.

— Вот ты, — Ньет ткнул в него пальцем. — Ты сидел в тюрьме, хорошо тебе там было?

— Не поверишь — хорошо.

— А чего тогда не остался?

— Так вытолкали взашей.

Ньет недоверчиво нахмурился.

— Врешь. Не остался ты бы там навсегда по своей воле.

Рамиро снова хмыкнул.

— Ладно. Не остался бы, конечно. И Авалакх ваш не останется, если он еще в своем уме. Наверное, совсем озверел взаперти.

— Вот и помоги его освободить!

— Вы и без меня справитесь. Слушай, мне твой Авалакх — никто, а дролери — очень даже кто.

— Особенно этот… златорогий твой.

— Если тебе легче думать, что я предупредил дролери из личных симпатий — думай. Мне без разницы.