Химеры Апокалипсиса (СИ)

Детектив откашлялся, снова отпил кофе и только после этого тихо ответил:

— Пятно имеет четкую форму человеческой ладони. Понимаешь, кто-то словно прикладывал ладонь ко лбу жертвы. А ожог в виде креста оказывался ровно посреди ладони. Как отпечаток. И свидетели на станции метро вспомнили, что видели, как некто в балахоне 'бросил' мужчину под поезд, толкнув его именно ладонью в лоб. Все это произошло так быстро, что когда люди пришли в себя и поняли, что несчастный уже под поездом, убийца успел скрыться. Впрочем, мистер Прайс умер не от травм, которые нанес ему поезд уже после смерти. Он уже был мертв, падая на рельсы. Сердце. Как и у остальных.

— Тьфу, мистика какая-то, — сплюнула я сердито. — Кто-то здорово водит вас за нос. Дешевые спецэффекты на публику! Никита, ты чего там нахохлился?

Вид у Тихорецкого был и вправду престранный. Очки сползли на кончик длинного острого носа, взгляд стал рассеянным и озадаченным.

— Да тут такое дело… — произнес он, обводя нас смущенным взглядом, — у меня ведь тоже есть подобный снимок. Я только что вспомнил. Тогда просто значения не придал. Неделю назад меня отправили сделать пару снимков из новой психиатрической клиники имени доктора Лихтенмайна. Той, что за городом. Она только полгода как открылась, а показатели уже давно превзошли успехи наших лондонских лечебниц. Прекрасные условия, грамотный персонал… последние методики лечения психов… я хотел сказать, душевнобольных. Ну, там в основном тихие лежат. Она и известна практически тем, что является благотворительной в своем роде. Лечение бесплатное, клиенты большей частью неимущие да бродяги…

— Ну и что? Как это связано со снимками?

— Ну, я фотографировал не только само здание и персонал. Затесались и фотографии нескольких пациентов. Так вот, на одной из них у одного старика вокруг головы тоже проявилось какое-то странное сияние… Я решил, что это из-за того, что день был солнечный и ракурс я взял неудачный. Хотя фотоаппарат у меня отменный.

— Никита, — Морган так и подался вперед, — где эта фотография?!

— Ну… э… я, кажется, ее выкинул.

— Что?! — хором вскричали мы.

— Ну, не совсем выкинул. Она может быть в моем мусорном ведре для бумаги. Я его месяцами не выношу, у меня мало мусора…

Не дослушав, я вскочила и пулей припустила вверх по лестнице. Мальчики после некоторой паузы дружно звякнули чашками и кинулись мне вслед. Толкнув дверь, на которой недвусмысленно горела нанесенная неон-краской надпись KEEP OUT2, я метеором пронеслась через темную фото-лабораторию и влетела в комнатушку Тихорецкого. Там царил художественный беспорядок. На столе, среди скомканных бумаг и всевозможных снимков, сиротливо выделялся недоеденный хот-дог, из которого, как я мельком заметила, Клео уже потрудилась вытащить сосиску. У стола скособочилось пластиковое ведерко для бумажной ерунды. Я схватила его и бесцеремонно вытряхнула на пол все содержимое. Тихорецкий за моей спиной печально вздохнул.

— Желтый конверт, — подсказал он с укором.

— Ага! — я торжествующе воздела руку с прямоугольным и изрядно помятым бумажным конвертом. Морган опустился рядом на корточки и с интересом взглянул на выуженный снимок. С глянцевой поверхности мутно глядела стена какого-то светлого здания, кусок осеннего сада с одиноким силуэтом дерева, а на фоне сада выделялись голова и плечи пожилого сутулого человека. Зеленая больничная рубаха с широким воротом, длинноватые седые волосы, неопрятная бородка… Выражения лица, как и его черт, было не разобрать — голову мужчины окружал круг нестерпимо яркого света.

— Он передвигался в инвалидном кресле, — сообщил Тихорецкий, указывая на фото. — Помню, я это сразу отметил — остальные ходили сами, даже пожилые. Он не инвалид, как я понял, но у него слабое сердце и врачи запретили ему делать даже малейшие усилия. С виду старикан довольно приятный, тихий такой. Напоминает профессора или ученого. А еще — священника. Взгляд у него уж больно благодушный… я бы даже сказал, светлый. Сидит себе так и улыбается. Другие тоже улыбались, но от их улыбок жутковато становилось, мороз продирал — по всему видать, психи… ну, душевнобольные. А этот ничего, нормальный. Молчит только.

— Вы не знаете его имени? — задумчиво спросил детектив. Никита отрицательно качнул рыжей шевелюрой.

— Нет, не интересовался. Моей задачей было сделать снимки, пока репортер брал интервью у персонала.

— Хм. Что ж, все равно это уже кое-что… — холеное лицо англичанина так и излучало довольство и нетерпение. Он упруго поднялся на ноги, помог подняться мне. Потом потер пальцем подбородок и неожиданно повернулся ко мне:

— Энджи, как ты смотришь на то, чтобы завтра с утра проведать нашего странного пациента?

Едва удержавшись от желания подпрыгнуть и завопить 'Да, да!', я сдержанно кивнула.

— Я все равно не занята ничем, к отлету готовлюсь. Где мы встретимся?

— Я заеду за тобой на кэбе. Скажем, в девять утра. Пойдет?

— Конечно. Ты сообщишь о находке инспектору? Все же хоть какая-то зацепка…