«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1975-1984

Вчера я шел по лесу. Сегодня я снова иду по лесу. Я задавал себе вопрос, на который невозможно ответить: «Что я здесь делаю?» Как попал сюда? Что за сила притянула друг к другу два мира и в той точке, где они соприкоснулись, создала туннель? Попробуем построить мысленную модель этого явления на основе знакомого нам феномена: представим себе СЭП — суммарную энергию планеты… Модель строилась плохо — я не мог пришпилить планету в точке пространства, ибо искривление его должно было быть невероятно сложным, какого не бывает и быть не может. Не может, но существует. А что если обратиться к чисто теоретической, умозрительной модели почти замкнутого мира? Еще Фридман в двадцатые годы исследовал космологические проблемы в свете общей теории относительности. Отсюда придуманный Марковым «фридмон», частица, размером с элементарную, но могущая вместить в себя галактику — только проникни. И для тех, кто находится внутри фридмона, наш мир превращается в точку.

Я остановился, потому что услышал позвякивание, голоса, скрип. Еще немного, и я бы налетел на идущих впереди.

Процессия растянулась по лесной дороге, и мне пришлось углубиться в лес, чтобы ее обогнать.

Устал я невероятно. Надеяться на второе дыхание не было оснований. Так всю жизнь собираешься, как к зубному врачу: буду вставать на полчаса раньше, делать гимнастику, ходить до института пешком. Но ложишься поздно, утром никак не заставишь себя встать, бежишь за автобусом и снова думаешь: вот с понедельника обязательно…

Я выглянул из-за кустов. Мимо меня в сумерках тянулись телеги. На телегах лежали люди. Кто-то стонал. Перед телегами горсткой брели крестьяне… И тут я впервые увидел вблизи их врагов.

Когда-то в дни юности моего отца в моде были фантастические романы о разумных муравьях. Их селили на Марсе и на Луне, увеличивали до человеческого роста, наделяли коварством и жестоким холодным разумом. Именно муравьев. Потрепанные книжки лежали в кладовке, свидетельством тому, что и мой отец когда-то был молод, и я отыскал их, когда мне было лет пятнадцать. К муравьям я вообще стал относиться погано и побаивался их более, чем они того заслуживали. А потом прочел где-то, что насекомые не могут стать разумными. Это было доказано мне популярно, и я с готовностью в это поверил. Да и новых романов о муравьях что-то не попадалось… И вот сейчас, в мире Агаш и Луш, я увидел, как громадные, чуть ниже человеческого роста муравьи, ведут куда-то людей.

Круглые головы насекомых, вытянутые вперед острым концом, круглые тельца и тонкие лапки придавали вечерней картине зловещий оттенок кошмара… И вот тогда мне пришло в голову — а не сон ли все это? Процессия тянулась мимо. Еще телеги, кучка муравьев с копьями, закрытый возок, снова муравьи… В толпе крестьян, которых гнали перед телегами, лесника не было.

Я не мог поверить, что лесник погиб. А может, он лежит раненый на телеге?

Я снова углубился в чащу. Там уже было почти темно. Через несколько шагов под ногу попал сучок, который хлопнул, словно противопехотная мииа. Я метнулся глубже в лес: если они за мной погонятся, мне не убежать, я слишком устал. И тут же понял, что лес кончился.

Я стоял на краю леса, глядя, как колонна, полускрытая облаком пыли, втягивается на широкую пустошь. Впереди, отражая закатные облака, блестела сиреневым и оранжевым река. За рекой поднималась невысокая, почти правильной, конусообразной формы гора. Далеко, у самой реки, стояло еще несколько муравьев, их панцири отблескивали закатным светом. Стражники стали подгонять колонну, носороги потянули быстрее, а я не решился выйти на открытое место.

Пока я стоял, размышляя, что же делать дальше, встречающие муравьи подошли к колонне. Муравьи скопились у крытого возка и, когда его дверца раскрылась, оттуда вытащили человека. Это был Сергей Иванович. Я различил зеленую гимнастерку, седеющий ежик волос. Так и должно было быть.

Я не согласился с лесником, не перешел на его сторону. Все сомнения, кипевшие во мне, остались, но они были заглушены Необходимостью. Цивилизованному человеку стыдно оставить собрата в беде, хоть я и не вступал в отношения с этим миром. Я должен был спасти лесника, даже если все теории вероятности против меня. В отличие от Сергея Ивановича я не могу устраивать здесь восстания и скрываться в лесу с Кривым. Я не свой, я тут же начну рассуждать о правомочности своих действий и приду к выводу, что решать такие вопросы-должен не я, а кто-то другой, кто Отвечает, кто Подготовлен. Хотя кто, черт возьми, правомочен или подготовлен? Любое невмешательство это только особый вид вмешательства, зачастую более лицемерный, потому что и невмешательство тоже кому-то нужно.

Увидев Сергея Ивановича, я успокоился. Я не представлял еще, как выручу его, но не сомневался, что выручу. Хотя бы для этого пришлось здесь застрять на месяц. Я забыл, что не знаю языка, что каждый встречный отличит меня за версту, что я зверски голоден, что у меня ноги подкашиваются от усталости.