Хинд (СИ)

Квартира явилась своеобразным компромиссом. Клан Румовых – его петербургская часть – ширилась, разрасталась, ветвилась, выросшие дети откалывались, меняя места обитания, а часто и веру на христианскую. Женились на девочках с Азова или из Грузии – после войны из Узбекистана; были времена когда в каждой из помещений квартиры – не только комнат, в кухне, ванной, балконе постоянно жили или подолгу гостили по 10-12 человек, в год рождения Ганжи, женщины Румовы одержали над мужчинами победу и, поправ гостеприимство, выкинули почти всех обитателей вон, поругавшись с таганрогской роднёй, поэтому сколько себя Ганжа помнил, в квартире проживали лишь его родители, бабушка, прабабушка и две сестры – Деметра и Наргиз. Через пару лет – когда Ганжа уже изучал букварь, к списку сестёр добавилась Элена, а не успел пойти в школу – бабушка и прабабушка умерли. Румовых осталось пять человек.

Ганжа рос чувствительным ребёнком: плакал над сломанной игрушечной машинкой и намазанным йодом пальцем; когда сёстры огромными толстыми ногами: для него, двухлетнего, обычные люди имели вид колонн Акрополя - разрушали идя по комнате пирамиду из игрушечных кубиков - он впадал в уныние и по нескольку часов мог не реагировать на попытки его расстормошить. ” Ты не обижай братика, Нара?” -двадцатилетняя Наргиз тупо фыркала, уставившись круглыми глазами на мать:

“А кого мне обижать, тебя или отца что ли? Так вы ж

сдачу дадите…”

- Сладу нет с этой девчонкой, -махала рукой мать.

- Крестить - в монастырь её. Станет игуменьей - найдёт себе кого обидеть… Начинал отец, но видя непроницаемые лица домашних, замолкал.

- Это же против законов! -жаловалась мать на мужа, знакомому актёру провинциального театра Узбекской ССР, тоже греку, записанному в паспорте крымским татарином, подрабатывающему выводителем джиннов. - Мусульманина никак нельзя крестить!

- Никак нельзя,- поддакивал актёр басовито - давайте сорок-сто рублей, справлюсь как-нибудь с вашей.

Она давала, он слюнявя, прятал деньги в портсигар и добавлял : Утешение в младшей дочери найдёте.

Она шла домой, успокоенная, но словам актёра неверившая.

Младшая Деметра была не многим лучше.

- Папа! Я хочу в круиз – Швеция, Финляндия, Дания.

- Нету никаких круизов, не устраивают же – мать повышала голос.

- Не врите! Мои одноклассницы. А я?! Папа, па-апа, ну выбей, а? Ну всё равно, перестройка, всё равно тебя скоро попрут отовсюду, па-апа.

- Денег нет.

- Взятки возьми, па-апа, ну всё равно, перестройка же, тебя скоро посадят – борьба с коррупцией, говорят.

Румов не брал взяток; более чем хорошей зарплаты в 600 рублей не хватало даже на модную одежду дочерям: Деметра не ехала в круиз и, отчаявшись, искала деньги в других местах.

Мать поймала её за руку в буквальном смысле – на одном из вокзалом увидела обхваченное знакомым браслетом запястье и пальцы дочери, держашие чужой кошелёк.

Отцу ничего не было сказано, воровать Деметра, равнодушно отреагировав на слёзы матери и бессильные крики брата – Наргиза сказала, что не верит в сплетни про сестру, Элена ещё была мала, не перестала; то ли она отличалась талантом быть непойманной, то ли заимела знакомых в милиции; никто не знал.

Мать пробовала обратиться к актёру, но тот посмотрев на фотографии Деметры, джиннов в ней не обнаружил, продолжил лечить только Наргизу.

Лечение помогало – на щеках Наргиз начинал играть – заигрывал румянец, а сама она делала по дому свою часть работы без напоминаний, больше смеялась, меньше недосыпала, меньше прогуливала занятия в университете – в 22-а года, сообразив, что девушка за 20 без занятий становится почти старой девой, поступила на учительницу математики.

Мать не интересовалась методами «лечения», отец вообще был не в курсе. Гроза разразилась позже.

Вначале Наргиза, и без того не худая, довольно заметно пополнела – не просто пополнела, а раздалась вширь, а в ногах как будто отекла.

Затем провинциальный актёр неожиданно оказался женатым на еврейке и уехал в Израиль.

А ещё через месяц отец голосом не терпящим возражений велел рожать. Аборт на 6-ом месяце – убийство.

Наргиза грозилась повеситься, кричала о позоре родить вне брака: отец стоял на своём.

Мать сжалилась над дочерью и нашла где-то среднееазиатскую цыганку – то ли люли, то ли мазанг. Та дала густую настойку, пахнущую орехами, с мелко порубленным в гуще лавровым листом.

Случился выкидыш. Не знающий истинной причины произошедшего отец без конца делал дуIаъ о здоровье дочери.

Ганжа знал, попытался рассказать – мать вовремя вмешалась и всё закончилось тем, что его подняли на смех.

Наргиза отходила тяжело, с осложнениями, несколько раз лежала в больнице. Там однажды и случилась с ней ещё худщая беда:

Подробностей не знали, но в общих чертах дело выглядело следующим образом: вышла погулять, зашла в работающую церковь и поговорила со священником о прерывании беременности. Что за разговор вышел, чем начался, чем закончился – тайна, но после этого, выписавшись из больницы, вначале долго она читала православную литературу, а потом, вместо того, чтобы окреститься – запила.

И ушла в разгул.