Хиндустанский волк

– Нет, не тяжело, – Мышковец заикался от смеха. – Каждый из них еще в индивидуальном порядке до утра даст представление, а, может, и не одно! От желающих отбоя не будет.

Дзебоев принял написанное прошение, прочел его и положил на свой стол к ранее полученным документам.  Спросил:

– Букурешт… Это Бухарест, что ли?

– Ну, да. Не бывали, господин полковник? Румыния! Хоть и мала, и навозом попахивает, но – Европа! Дворцы, шик, культура! – Сатурляев достал портсигар на четыре сигары. – Не уважаете, ваше сиятельство? Гавана! В Асхабаде не купить.

– Нет, я папиросы… В Бухаресте не бывал, как, впрочем и в Париже. Мой французский из Пажеского корпуса. А как вам Берлин, Вена? Там не выступали?

– Если назовём Берлин сказкой, то Вену придется назвать раем! – Сатурляев затянулся «гаваной». – Планируем  гастроли в Берлин, потом в Вену по весне, после Асхабада и Ташкента, если здесь получится. В принципе, уже есть договоренности. В Букуреште познакомились на представлении с принцем Пруссии его высочеством Вальтером Николаи. Приглашал…

– Николаи? Кто его не знает. Он поможет…

В дверь постучали. Один за другим входили приглашенные Дзебоевым лица. Здоровались, представлялись. Лаппо-Данилевский без лишних слов сел в дальнем углу рядом с полковником Солоницыным. Минкин разбирал штатив, устанавливал фотоаппарат.

Полковник Дзебоев жестом поднял господ импрессарио из «Сафо Эротик»:

– Кажется все в сборе. Прошу вас, господа артисты. Вы у нас в Асхабаде первые с предложением зрелища, которое сами называете «Эротик». Прошу рассказать обществу то, что рассказывали мне. Зачитать программу выступлений. Продемонстрировать свои афиши, фотографии сцен…

Дважды просить не пришлось. Мышковец и Сатурляев, почувствовав себя «на  публике», говорили горячо, вдохновенно. Демонстрировали афиши, изданные на русском и французском в Париже и в Бухаресте. Пустили по рукам фотографии своих юных красавиц и акробатов.

Увы, на третьей минуте выступления их дуэт был остановлен самым решительным образом. С места поднялся высокий человек с фигурой героя кавказского народного эпоса – Джавров Захарий Давидович, издатель и редактор газеты «Асхабадъ». Его глаза просто пылали скрытым гневом. На лице – не скрываемая мина отвращения. Над головами артистов его мощная длань с указующим перстом, направленным на одну из афиш. Его голос тих, но слова отчетливы. Было понятно, что взятое пиано речи в любую минуту будет разорвано громовым форте!

– Прошу ответить мне, господа импресарио, где вы предполагаете разместить ваши афиши?

– Как где? – не понял вопроса Мышковец. – Там же, где в городе их расклеивают традиционно. На афишных тумбах, на заборах, на стенах базарных лавок, хозяева которых не будут протестовать…

– То есть публично?!

 – Конечно, публично. Как же иначе! У афиши основное предназначение – привлечение публики! Ни в Букуреште, ни в Кишиневе, ни в Одессе нам не задавали подобных вопросов. На афишах фигуры красивых женщин в скромных позах, повернутых так, чтобы не были видны интимные места… Вы что, никогда не были в залах европейской живописи Санкт-Петербургского Эрмитажа? Никогда не видели мраморных богинь эллинистического мира? Давно пора принести европейскую культуру в дебри дикой Азии!

Рука Джаврова все еще была поднята над головой импресарио. Захарий Давидович опустил руку, медленно повернулся к Дзебоеву:

– Владимир Георгиевич! Сделайте что-нибудь! Эти афишки, расклеенные в Асхабаде, нам дорого будут стоить. Эта провокация обернется националистической резнёй! И в первую очередь разорвут на части господ импресарио и артистов этого варьете. Никакие казачьи кордоны от гнева толпы не спасут! Здесь не Париж, не Бухарест… И никогда Асхабад не будет ни Содомом, ни Гоморрой! Я все сказал. Я ухожу.

Джавров повернулся и устало пошел к двери.

Дзебоев обнял его за плечи, усадил на свободный стул.

– Подождите, Захарий Давидович. Для того мы все здесь и собрались, чтобы решить непростой вопрос.

И, обращаясь к обществу:

– Другие мнения будут? Может, в самом деле настало время раскрепощения женщины в Средней Азии? Разрешим представления «Сафо Эротик», запретим ношение платка-яшмак для женщин-туркменок, чадры – персиянкам, паранжи – узбечкам? Что-то я на Асхабадских улицах не видел русских женщин в декольте и с обнаженными спинами в теплые дни?

– Именно! – обрадовался Мышковец, не уловивший иронию в словах Дзебоева. – Именно. Асхабад, это чей город? Российской империи или нет? Европейский, или нет? Давно пора принести европейскую культуру в дебри дикой Азии!

– Интересная фраза, господин Мышковец, – сказал Дзебоев. – Сами придумали, или его высочество принц Николаи подсказал?

– Именно! – снова обрадовался Мышковец. – Принц Николаи – умнейший человек, настоящий образец культурного европейца!

Собравшееся общество зароптало. Люди начали вставать, хотели разойтись. Минкин делал снимок за снимком. Илларион стенографировал выступления. Журналист из «Закаспийского обозрения» подошел к Дзебоеву: