Хинельские походы

— На окраину села! К бою! — кричу я командиру орудия и прыгаю на ходу в снег, прячусь за танк. Я избрал его своим командным и опорным пунктом.

— Есть на окраину, к бою, — оборачиваясь, повторяет команду артиллерист и уносится к селу.

Два орудия уже прорвались за шлях, за ними станковые пулеметы, возы со снарядами. Свистят запоздалые пули немецких пулеметов, кипит снег под копытами скачущих коней. Теперь нужно выручать отставшую пехоту, — мне необходимы пулеметы.

— Стой! Пулемет сюда! — кричу я Коршку; он мчится к шляху с расчетом станкового пулемета.

Коршок рванул коня влево, в мою сторону, конь рухнул в придорожную канаву, забился. Пулеметчики посыпались с воза, разворачивая «максим» навстречу противнику. Коршок подбежал ко мне со своим тяжелым «универсалом».

— Мчись к Ромашкину! — крикнул я подоспевшему Гусакову. — Пусть ведет огонь из обоих орудий по бугру, по противнику!

Гусаков бросается на чей-то пролетающий мимо воз, оставляя свой возле танка. Пулеметчики, примостясь за танком, открывают огонь вдоль шляха по немцам.

Скоро, шурша и сверкая, пролетел первый снаряд немцев, за ним второй, третий. Должно быть, они были уверены, что имеют дело с нашими танками. Сквозь огонь прорываются последние подводы, позади всех мчатся мои «козыри». Баранников без шапки, с багровым лицом и всклокоченными волосами, перегнулся через левое крыло козырьков. Он волочит за своим возком кого-то, по-видимому, раненого или сшибленного конем, силится поднять его и втащить в кузов, но толчки на ухабах мешают этому. Возок накренился, крестовина бороздит обочину, вздымает снежный фонтан. Орлик скачет, закинув голову и оскалив зубы.

Меж тем, рассыпавшись цепью, партизаны спешат к шляху, пулеметы сдерживают движение немцев. Дегтярев, забирая влево, бежит по насту к небольшой ложбине, увлекая за собой пеших. У крайнего двора Тарлопова замерцали стремительные вспышки. Стрельба усиливается, сливаясь в неутихающий гром. Белый бугор, где развернулись немцы, закипел от разрывов наших снарядов.

Немцы перенесли огонь к Тарлопову. В селе загорелись постройки, повалил густой дым.

Но вскоре немецкая пушка на бугре замолчала.

— Ага, подбили! Подбили! — кричит появившийся со своим взводом Сачко. — Смотрите, фрицы барахтаются!

Я навожу бинокль, На белом бугре видны опрокинутое орудие, мечущиеся темно-синие фигурки, вспыхивающие среди них разрывы.

Улучив момент, я оставляю за себя Дегтярева и мчусь в Тарлопово. Еще издали, подъезжая к окраине села, замечаю забравшегося на стог сена человека, — он размахивает руками и что-то кричит. Только уже возле пушек, продолжающих изрыгать огонь в сторону немцев, я разобрал, в чем дело. Недалеко от артиллерийской позиции, за рябиновым кустом, на стоге сена подпрыгивал и суетился дед. В одной рубахе, весь подавшись в сторону орудий, он кричал:

— Молодцы хлопцы! Жарь! Крой их, распроклятых! Чуть влево! Недолет… Вилка, вилка! Дели надвое!

Дед, как видно, был старый солдат и, несомненно, разбирался в артиллерийской стрельбе.

— Ха-ха! Накрыли! Бегут!.. Бери чуть дальше. Так!

Дед прыгает на стогу, пряди седых волос его взлетают от ветра, он размахивает руками, выражая и восторг и ярость:

— Ой, мои родные, утешили старика! Дали им пить, как мы в четырнадцатом году под Перемышлем. Спасибо!

Он приплясывает и — вот-вот сорвется со стога. С воем несутся снаряды. Ромашкин стреляет без панорамы, на глаз.

Во время коротких пауз слышен его злорадный голос:

— Давай, отец, давай! Корректируй!

Потный, красный, в разорванной шинели, он припадает своим острым носом то к одному, то к другому орудию, наводит их через ствол, отскакивает в сторону и рубит рукой воздух:

— Огонь!

Стволы орудий накалились, покраснели.

— Снегу, снегу больше! — кричит Ромашкин.

Целая стайка подростков из соседних изб во главе с Анащенковым лопатами кидает на прыгающие стволы снег. Скинув пиджаки и шапки, артиллеристы срывают крышки ящиков и едва успевают подавать снаряды к ненасытным стволам.

Пузанов, скинув кожух, а потом и рубашку, бегом таскает к орудию двухпудовые ящики. Уже целая горка их высится возле орудий.

Изрытый бугор, с которого немцы вели огонь, не подает признаков жизни. Немцы затаились и лежат, не смея поднять головы.

Наши пушки смолкли. Артиллеристы, надев пиджаки и шапки, привычно собирают стреляные гильзы. Лейтенант Ромашкин, поглядывая на них, говорит:

— Ну и баня! Не менее семисот пятидесяти! — И, взглянув на часы, добавляет: — За один час!

Покачивая головой, он внимательно осматривает стволы орудий.

Подразделения группы уже собирались в селе. Я дал приказание занять круговую оборону, потушить пожары.

Последним, со взводом Митрофанова, прибыл в село Дегтярев. Он подобрал раненых партизан — их было пятеро. Убитых, к счастью, не было. Нина и Аня занялись перевязкой раненых, а затем увезли их в Алешковичи, где остановились наши главные силы.