Хинельские походы

Свистел ветер, свистели пули… Копа отстреливался до тех пор, пока дорога круто не свернула в сторону. Резким разворотом саней его вышибло в канаву. Умчалась в поле подвода. Секретарь райкома остался один. Малодушный его товарищ, не оглядываясь, нахлестывал мчавшегося вихрем скакуна…

Копа скинул с себя тулуп, расстелил его на снегу, лег и начал в упор расстреливать приближавшихся гитлеровцев. Но силы были неравны. Не хватило у секретаря райкома патронов, и его зверски растерзали гитлеровцы.

Оставшиеся девять подпольщиков решили перейти из Крупецких лесов, что на юге Червонного района, на север, ближе к Хинельским лесам, к селу Барановке. (Руководил подпольщиками уже Федор Филиппович Бондаренко.) Целый день они шли вдоль кривых опушек перелесков, пробираясь к большой дороге. В сумерках благополучно перешли Севско-Глуховский шлях, затем еще долго брели по косогорам, нащупывая засыпанные стежки и межевые дороги.

Ночь сгущалась, начался снегопад. Шли ощупью, теряя терпенье и силы. К полуночи выбрались на Барановский шлях и зашагали бодрее. Осталось спуститься с горы, перейти длинную греблю через незамерзающее болото, а там и Барановка — надежное село.

Теплые хаты и горячий ужин мерещились изголодавшимся, озябшим партизанам.

Вот и гребля. Ветер свищет, рвет, больно сечет по лицу; все идут наугад, нащупывая ногами неровный настил моста. Передние вдруг натыкаются на что-то живое.

— Фу ты, лошади!..

Кони захрапели и резко осадили назад. Густой пропитой голос рявкнул из тьмы:

— Кто там прется?

— А вы кто? — отозвался Анисименко, наскочив на переднюю повозку. Было слышно, как защелкали затворы винтовок. Партизаны насторожились. Каждый подумал, не натолкнулись ли на тех, что рыщут по всему району за ними, подпольщиками…

— Идите сюда, разберемся! — послышался из темноты хриплый голос.

— Нет, идите к нам сами, — отвечал Анисименко.

Послышался приглушенный говор. До партизан долетели лишь обрывки фразы:

— А я кажу — воны… по голосу добре знаю…

Прикрываясь лошадьми, партизаны неуверенно топтались на гребле. На повозках началась какая-то возня. Стало жутко, хотелось скорее броситься назад или прыгнуть в покрытое наледью болото.

— Надо бы залечь… — осторожно подсказал Терентий Дегтярев, пулеметчик группы.

А от повозки уже более решительно и властно гаркнули:

— Эй, вы! Давай сюда одного, не то из пулемета двинем!

— Ложитесь все! — вполголоса скомандовал Анисименко, а сам, стоя во весь рост, закричал: — Если вы — партизаны, идите к нам, а если — полиция, то мы — партизанский отряд! Будем бой вести с вами!..

Последние слова его потонули в грянувших выстрелах. Густая темень озарилась вспышками. Пулемет Терентия полыхнул длинным пламенем. Вслед за ним грохнули из винтовок остальные партизаны. Загорелась перестрелка, торопливая и жаркая. Обе стороны били в упор, по пламенеющим вспышкам.

— Гранатами их, сволочей, гранатами! — кричал директор Эсманской школы Забелин.

И сразу, покрывая ружейно-пулеметную стрельбу, ухнул взрыв брошенной им гранаты.

В темноте показались перевернутая повозка, высоко поднятые головы вздыбленных лошадей, вскинувшаяся фигура партизана с автоматом, призывно поднятым в правой руке.

— Вперед, товарищи! — крикнул секретарь райкома Бондаренко.

Партизаны вскочили.

— В атаку, за Родину, за мно-о-ой!!!

Все бросились за ним. Навстречу грянул из темноты залп, еще один; засвистали, зазвенели, ударившись о что-то металлическое, пули, но залп не мог уже остановить партизан, увлекаемых секретарем райкома.

Послышался треск свернутого дышла и ломающихся мостовых перил: это перепуганные лошади ринулись в болото.

— Ур-р-а! — неистово кричали голоса возле повозки. Партизаны на ходу стреляли по убегающим теням. Разгоряченные, злые, они преследовали противника, пока кто-то не крикнул:

— Стой, товарищи, — мы ж их побили!

Стрельба так же внезапно оборвалась, как и возникла. Партизаны бегом возвращались к мосту, с брезгливостью обходя валявшиеся трупы полицаев. Ветер по-прежнему хлестал по гребле колючей крупкой, но уже никто не обращал на это внимания.

Наступило шумное торжество.

— Не выдержали!

— У-ух, паразы, не кибитуете! Не меньше как два десятка от девяти коммунистов драпанули! — кричал Фисюн, вытаскивая лошадей из болота.

— Двое пленных! Из глуховских полицаев! — прокричал кто-то.

В это время из-за моста раздался отчаянный крик:

— Сю-да, това-а-риши, ско-ре-е!

Партизаны тесно обступили повозку, на которой укладывали Бондаренко. Без стона и жалоб, он тяжело дышал, хрипя и булькая простреленной грудью.

Это омрачило победу. Трофеи, захваченные партизанами — повозки, шесть лошадей, винтовки, даже станковый пулемет, отказавший гитлеровцам в стрельбе, уже никого не радовали…

В Барановке решили не останавливаться. Сменив трофейные повозки на сани-розвальни, партизаны помчались полями к глухому поселку на краю Курской области. Они увозили с собой умирающего Бондаренко.

Вьюга выла и бесновалась. Мчались сани. Восемь взрослых мужчин, подавленные горем, голодные и разбитые усталостью, молча плакали…