Хиппи

Процессия добралась до площади Дам и двинулась вокруг. Пауло решил остановиться, чтобы девушка нагнала его. Она казалась теперь другой – словно немного расслабилась – и чувствовала себя с ним непринужденней. Солнце уже не жгло с прежней силой, и сейчас он вряд ли увидел бы обнаженных до пояса девушек, но – словно бы все, что он загадывал, выходило наоборот – оба заметили слева от себя яркое сильное свечение. А поскольку заняться было нечем, они решили пойти и узнать, что там такое.

Мощные светильники освещали совершенно голую модель, прикрывавшую низ живота тюльпаном. За спиной у нее высился обелиск в центре площади Дам. Карла спросила одного из ассистентов, что происходит.

– Снимаем рекламный плакат по заказу министерства туризма.

– Так вот какую Голландию они хотят впарить иностранцам? Сказать, что люди ходят по городу в чем мать родила?

Ассистент отошел, ничего не ответив. В этот миг съемку прервали, гримерша направилась к модели подкрасить ей правую грудь, а Карла обратилась к другому ассистенту с тем же вопросом. Взмыленный ассистент попросил не мешать, но Карла твердо знала, чего хочет.

– Вы чем-то озабочены. Чем?

– Светом. Быстро смеркается, очень скоро Дам окажется в потемках, – ответил тот, явно желая поскорее отделаться.

– Вы что, не здешний? Начало осени – солнце будет сиять вовсю до семи вечера. Кроме того, в моих силах остановить его.

Ассистент поглядел на нее с недоумением. А она добилась чего хотела – привлекла его внимание.

– Зачем вы снимаете для постера голую женщину, которая прикрывает лобок тюльпаном? Неужели хотите, чтобы иностранцы так воспринимали Голландию?

Ответ прозвучал со сдержанным раздражением:

– Какая Голландия? Кто вам сказал, что вы в Голландии, где окна всегда выходят прямо на улицу, а кружевные занавесочки на них всегда раздвинуты, чтобы всем было видно, что происходит внутри, и убедиться, что никто не грешит, и жизнь каждой семьи – это открытая книга? Вот она Голландия, милая девушка – страна, где правит кальвинизм, где человек грешен по определению, пока не доказано обратное, и грех гнездится у него в сердце, в мозгу, в теле, в каждом его чувстве. И лишь неизреченное милосердие Божье способно спасти иных – но не всех, а лишь избранных. Вы же местная, как вы еще не поняли этого?

Он закурил, не сводя глаз с этой девушки, еще недавно такой заносчивой, а теперь явно сбитой с толку его словами.

– То, что вы видите здесь, милая моя, это не Голландия. Это – Амстердам, город с проститутками в окнах и наркотиками на улицах, город, окруженный невидимым санитарным кордоном. И горе тем, кто осмелится излагать эти идеи за городской чертой. Их ждет не только неласковый прием – они не смогут снять номер в отеле, если не будут одеты надлежащим образом. Вам разве это невдомек? Теперь, будьте добры, отойдите и не мешайте нам работать.

И с этими словами он отошел сам, а Карла осталась стоять как пришибленная. Пауло принялся было утешать ее, но она пробормотала:

– Все так. Все так. Он совершенно прав.

Как это? Почему? У пограничника в ухе была сережка!

– Город обнесен невидимой стеной, – объяснила она. – Вы хотите сходить с ума? Что же, давайте найдем место, где каждый сможет делать все, что ему вздумается, но только не переходя за эту черту, ибо там человека немедленно арестуют за распространение наркотиков, хотя он всего лишь их потребляет сам, а девушку, не надевшую лифчик, – за оскорбление общественной морали. Ибо надо соблюдать приличия и нравственность, иначе страна не сможет двигаться вперед.

Пауло был слегка удивлен. Карла, уже уходя, сказала:

– Давай встретимся здесь же в девять вечера. Я ведь обещала, что покажу тебе НАСТОЯЩИЕ танцы и дам послушать НАСТОЯЩУЮ музыку. И только попробуй не прийти: еще ни один мужчина не манкировал мной.

Карла, кстати, не была вполне уверена, что он придет, и жалела, что не приняла участие в шествии – это еще больше сблизило бы их. Но в конце концов этот риск неизбежно подстерегает каждую пару.

Пару?

«Верю всему, что говорят мне, а потом неизменно оказываюсь обманута, – часто слышала она. – С тобой такого не бывает?»

Разумеется, бывало, но к двадцати трем годам она уже научилась защищаться. А иначе – если перестать доверять людям – превратишься в того, кто постоянно обороняется, кто неспособен любить и неизменно сваливает вину за собственные ошибки на других. Что за удовольствие можно найти в такой жизни?!

Тот, кто уверен в себе, доверяет другим. Ибо знает – если его предадут (а его непременно предадут, ибо это жизнь), он сумеет отплатить сторицей. А жизнь тем и хороша, что если живешь – рискуешь.