Хиппи

Она снова взглянула на красный мост, припоминая все, что читала о депрессии – и все, чего так и не прочла, потому что остановилась, испугавшись, – и решила, что в ту самую минуту, когда окажется на другом берегу, она станет другой женщиной. Она позволит себе увлечься совершенно неподходящим человеком, живущим на другом конце света: она будет тосковать по нему или сделает все, от нее зависящее, чтобы быть с ним рядом, или будет думать о нем и вспоминать его лицо в полумраке пещеры в непальских скалах. Но не будет продолжать прежнюю свою жизнь – жизнь человека, который обладает всем и ничем не пользуется.

Пауло стоял на узкой улице с несколькими заброшенными, по всей видимости, домами, у двери без номера или таблички. Ценой больших усилий и бесчисленных расспросов он сумел отыскать центр суфизма, но совершенно не был уверен, что найдет там хоть одного танцующего дервиша. Прежде всего он отправился на базар (где надеялся – и напрасно – встретить Карлу) и там принялся мимикой и жестами изображать священную пляску, повторяя слово «дервиш». Одни смеялись над ним, другие, считая, видно, что перед ними сумасшедший, опасливо сторонились, чтобы он ненароком не задел их раскинутыми руками.

Но он не отчаивался: в нескольких лавках продавались те красные шапки в форме усеченного конуса, в каких дервиши выступали тогда в Бразилии – именно эти головные уборы приводят обычно на память турок. Он купил одну, надел и двинулся по рядам от прилавка к прилавку, пытаясь объяснить знаками – и теперь еще с помощью своей фески – что ему требуется найти. На этот раз люди не смеялись и не шарахались, а смотрели на него с серьезным видом и отвечали по-турецки. Пауло не сдавался.

Наконец какой-то седовласый господин как будто понял чужестранца, который без конца повторял слово «дервиш» и, похоже, уже выбился из сил. У Пауло было в запасе еще шесть дней, он мог бы получше обследовать базар, но в этот миг седой подошел к нему и произнес:

– Дарвеш.

Да-да, наверно, Пауло неправильно произносил это слово. Для верности он изобразил несколько танцевальных движений. На лице седого удивление сменилось осуждением.

– You muslim?

Пауло замотал головой.

– No, – сказал седой. – Only Islam.

Пауло загородил ему дорогу:

– Поэт! Руми! Дарвеш! Суфи!

Имя основателя этого течения и слово «поэт» смягчили седого, и он с притворной досадой и словно бы нехотя взял Пауло за руку, вывел его с базара и подвел к этому полуразвалившемуся дому.

Он уже несколько раз постучал в дверь. Ему не открыли. Он взялся за ручку, она неожиданно подалась – дверь была не заперта. Войти? Не арестуют ли его за незаконное проникновение? И правда ли, что в брошенных домах обитают одичалые собаки, охраняя свое пристанище от бездомных бродяг?

Он приоткрыл дверь. И вместо собачьего лая услышал голос, в отдалении произносивший что-то по-английски – слов Пауло разобрать не мог – и по запаху благовоний понял, что попал туда, куда стремился.

Напрягая слух, стал ловить невнятные слова. Ничего не получалось. Оставалось только войти: ну, что ему терять? В крайнем случае выставят вон. А если повезет, может совершенно неожиданно исполниться его заветная мечта – он вступит в контакт с танцующими дервишами.

Надо рискнуть. Он перешагнул порог, притворил за собой дверь и, когда глаза немного привыкли к относительной темноте, царившей вокруг, увидел, что стоит в старом, совершенном пустом зале с выкрашенными в зеленое стенами и деревянным полом. Окна с наполовину выбитыми стеклами пропускали немного света, так что в дальнем углу этого зала, который внутри был гораздо просторней, чем казалось с улицы, Пауло разглядел человека – тот сидел на пластмассовом стуле и разговаривал сам с собой, но, заметив гостя, замолчал.

Потом произнес несколько слов по-турецки. Пауло показал знаками, что не понимает. Человек покачал головой, как бы сетуя на то, что его отрывают от важного дела.

– Что нужно? – спросил он с французским акцентом.

Что мог ответить Пауло? Только правду. – Танцующих дервишей.

Человек рассмеялся.

– Прекрасно. Я когда-то, как и ты, пришел сюда – из захолустного французского городка Тарба, где была всего одна мечеть – в поисках мудрости и постижения. Тебе ведь тоже нужны они, не правда ли? Что же, поступай, как я в ту пору. Посвяти тысячу и один день изучению поэта, проникая в суть написанного, будь готов ответить на любой вопрос любого человека о мудрости, заключенной в его строках – и тогда сможешь начать обучение. Ибо твой голос уже вплетется в голос Просвещенного – в его стихи, сочиненные восемьсот лет назад.

– Стихи Руми?

При упоминании этого имени человек поклонился. Пауло сел на пол.

– А как мне обучиться постижению? Я прочел много его стихов, но не знаю, как применить их в жизни.