Хиппи

Теперь, по прошествии стольких лет оглядываясь назад, он понимал, что можно было бы и отсечь все лишние промежуточные звенья, однако беспокойный нрав и неуемная любознательность толкали его вперед, к нескончаемым часам работы, которая сначала нравилась, а потом – именно когда он взлетел наверх – стала ему ненавистна.

Можно было еще немного выждать и уйти в свой срок. Он успешно поднимался по служебной лестнице, жалованье его утроилось, дочь Мари – ее воспитанием он занимался в перерывах между бесконечными командировками – начала изучать в университете политологию, завела себе возлюбленного и переехала к нему. А жена в конце концов развелась с ним, потому что сочла свое супружество совершенно бессмысленным, и теперь жила в одиночестве.

Почти все его идеи, касающиеся маркетинга (и само понятие, и профессия были теперь в большой моде), принимались с ходу, хотя порой и оспаривались не в меру бойкими стажерами, желавшими выделиться: но Жак быстро привык к этому и научился подрезать крылья нахальным птенцам. Бонусы по итогам года, зависевшие от прибылей компании, росли неуклонно. Теперь, вернув себе холостой статус, он чаще стал бывать «в обществе», где без труда знакомился и заводил романы с привлекательными дамами, проявлявшими к нему не вполне бескорыстный интерес: его косметическая фирма служила ему наилучшей рекомендацией, и возлюбленные неизменно давали понять, что хотели бы фигурировать на рекламных фотографиях, но Жак не говорил ни «да», ни «нет». Время шло, те, кто искал выгоды, уходили, те, кто питал к нему искреннее чувство, желали выйти за него замуж, однако он уже спланировал свое будущее: еще десять лет поработает – и выйдет на пенсию мужчиной в полном расцвете сил, с большими деньгами и возможностями. И снова начнет странствовать по свету, но теперь уже поедет в Азию, где никогда прежде не бывал. Постарается постичь и усвоить все, что захочет показать ему дочь Мари, с которой к этому времени его уже связывала крепкая дружба. Они вместе мечтали, как отправятся на берег Ганга, в Гималаи, в Анды и в Ушуайю возле Южного полюса. Все это, разумеется, когда он выйдет на пенсию. А Мари, само собой, получит диплом.

Однако два события перевернули их жизнь.

Первое произошло 3 мая 1968 года. Жак ждал Мари в своем рабочем кабинете, – она обещала зайти за отцом, чтобы вместе ехать домой – как вдруг заметил, что она опаздывает уже больше, чем на час. Тогда он оставил ей записку на рецепции (компании принадлежало несколько зданий, и то, в котором размещался кабинет Жака, находилось в фешенебельном центре Парижа возле церкви Сен-Сюльпис) и вышел, решив дойти до метро в одиночку.

И тут увидел, что Париж горит. Небо заволокли клубы черного дыма, отовсюду слышался вой сирен, и первая мысль Жака была – русские бомбят его город!

Но его тотчас отшвырнула к стене группа молодых людей, которые бежали по улице и, прижимая к лицу мокрые тряпки, выкрикивали: «Долой диктатуру!» и еще что-то – Жак сейчас уже не помнил, что именно. Появившиеся следом полицейские в боевой экипировке бросали гранаты со слезоточивым газом. Кое-кто из юнцов спотыкался и падал, немедленно попадая под удары дубинок.

Глаза стало жечь и щипать от газа. Жак не понимал, что происходит. Надо было кого-то спросить, но сейчас самое главное – найти Мари. Где она может быть? Он попытался пройти к Сорбонне, но на подступах к университету шли настоящие уличные бои между силами «охраны порядка» и парнями, похожими на банду анархистов из какого-то фильма ужасов. Горели автомобильные покрышки, в полицейских летели булыжники и «коктейли Молотова», уличное движение, разумеется, прекратилось. Новые порции слезоточивого газа, громче крики, гуще летели камни, вывернутые из мостовой, чаще мелькали полицейские дубинки над телами избиваемых. Где же Мари?

Где моя дочь?

Лезть в самую гущу схватки было бы ошибкой – если не самоубийством. Лучше вернуться домой, ждать звонка от Мари и надеяться, что это все скоро минет.

Руководствуясь в жизни иными устремлениями, Жак никогда не принимал участия в студенческих манифестациях, но на его памяти ни одна не продолжалась дольше нескольких часов. Надо было терпеливо ждать звонка Мари и молить Бога, чтобы звонок этот последовал. Они с дочкой живут в стране воплощенного благополучия, в стране, где молодые люди получают все, что пожелают, а взрослые знают, что если будут усердно трудиться, без особых проблем получат в свой срок хорошую пенсию и смогут по-прежнему пить лучшее в мире вино, есть блюда лучшей в мире кухни и спокойно, ничего не опасаясь, ходить по самому красивому в мире городу.

Мари позвонила далеко за полночь: Жак сидел перед телевизором, где два канала продолжали работать, передавая и анализируя, анализируя и передавая все, что днем случилось в Париже.

– Папа, не волнуйся. Со мной все хорошо. Но говорить не могу – я должна освободить телефон: тут рядом со мной человек… В общем, я потом тебе все объясню.

Жак попытался было что-то спросить, но она уже дала отбой.