Хиросима

Доктор Фудзии стоял по шею в реке, стараясь укрыться от разбушевавшегося огня, а ветер становился все сильнее, и вскоре, несмотря на то что в реке было неглубоко, поднялись такие волны, что люди под мостом едва могли удержаться на ногах. Доктор Фудзии перебрался к берегу, присел на корточки и ухватился здоровой рукой за большой камень. Через некоторое время стало возможно пройти по самой кромке воды вдоль реки, и доктор Фудзии с двумя своими медсестрами, которые остались в живых, продвинулся метров на двести вверх по течению, к отмели около парка Асано. На песке лежало много раненых. Был там и доктор Матии со своей семьей; у его дочери, которая находилась на улице, когда взорвалась бомба, были сильные ожоги на руках и ногах, но, к счастью, не на лице. Плечо доктора Фудзии ужасно разболелось, тем не менее он с интересом осмотрел ожоги девушки. Затем он лег. Несмотря на весь ужас вокруг он стыдился своего внешнего вида, а потом заметил доктора Матии, который выглядел как нищий: на нем не было ничего, кроме окровавленного и порванного нижнего белья. Ближе к вечеру, когда огонь начал утихать, он решил отправиться в дом своих родителей в пригород Нагацука. Он спросил доктора Матии, не хочет ли он присоединиться к нему, но тот ответил, что они с семьей собираются заночевать на отмели — из-за ожогов дочери. Доктор Фудзии вместе со своими медсестрами первым делом отправился в Усиду, где в полуразрушенном доме родственников он нашел припасенные им средства для оказания первой помощи. Медсестры перевязали его, а он — их. Они пошли дальше. По улицам теперь почти никто не ходил, но огромное множество людей сидели и лежали на мостовых: их рвало, они ждали смерти и умирали. По дороге в Нагацуку он видел столько трупов, что это поставило его в тупик. Он стал задаваться вопросом: могла ли сотворить такое «цветочная корзина Молотова»?

Доктор Фудзии добрался до дома семьи к вечеру. До центра города отсюда было километров восемь, но крыша здания обвалилась, а все стекла вылетели из окон. Весь день люди стекались в парк Асано. Это частное владение находилось достаточно далеко от взрыва, так что бамбук, сосны, лавры и клены здесь были еще живы, и зелень манила беженцев — отчасти потому, что они верили, что если американцы вернутся, то будут бомбить только здания; отчасти и потому, что листва казалась средоточием прохлады и жизни, а изящно выточенные сады камней с их тихими прудами и арочными мостиками выглядели очень японскими, нормальными, безопасными; а отчасти еще и потому, что многие из оказавшихся там (как они потом признавались) испытывали непреодолимое глубинное желание укрыться в листве. Госпожа Накамура и ее дети пришли сюда одними из первых и расположились в бамбуковой роще у реки. Их мучила страшная жажда, и они напились прямо из реки. После этого их сразу стало мутить, началась рвота, которая не отпускала весь день. Других тоже тошнило; все они думали, что это химическая атака американцев (вероятно, из-за сильной ионизации воздуха — «электрического запаха», который повис в результате взрыва атомной бомбы). Когда отец Кляйнзорге и другие священники вошли в парк, кивая знакомым, мимо которых они проходили, семейство Накамура чувствовало себя очень плохо — все они распростерлись на земле. Женщина по имени Ивасаки, жившая недалеко от миссии, сейчас сидела рядом с госпожой Накамурой; она встала и спросила священников, оставаться ли ей на месте или пойти с ними. «Я даже не знаю, где сейчас безопаснее всего», — сказал отец Кляйнзорге. Она осталась там, где сидела, и в тот же день умерла, хоть у нее и не было видимых ран или ожогов. Священники прошли чуть дальше вдоль реки и устроились под каким-то кустом. Отец Ласалль сразу же лег и уснул. Студент-теолог, проделавший весь путь в тапочках, принес с собой узел с одеждой, в который уложил две пары кожаных туфель. Когда он сел рядом с остальными, то обнаружил, что узел развязался и две правые туфли выпали, а он остался с двумя левыми. Он пошел обратно, след в след, и смог найти одну из правых туфель. Вернувшись к священникам, он сказал:

— Забавно, хотя все это уже не имеет никакого значения. Еще вчера туфли были самым ценным, что у меня было. А сегодня мне все равно. Одной пары вполне достаточно.

— Точно, — сказал отец Цесьлик. — Я начал было собирать с собой книги, но потом подумал: «Сейчас не время для книг».