Хиросима

Некоторое время спустя она снова услышала, как кто-то прошел у нее над головой, а затем отошел немного в сторону и начал раскапывать завал. Спасатель освободил нескольких человек, в том числе соседку-школьницу, которая обнаружила, что позвоночник у нее цел, и смогла вылезти наружу. Госпожа Сасаки позвала спасателя, и он направился к ней. Он раскидал огромную груду книг и проделал небольшой туннель. Она увидела его вспотевшее лицо; он сказал ей:

— Девушка, вылезайте.

Она попыталась.

— Я не могу пошевелиться, — пожаловалась она.

Мужчина немного расширил туннель и сказал ей, чтобы она собрала все силы и попробовала выбраться. Но книги давили ей на бедра, и мужчина наконец увидел, что поверх книг лежит шкаф, а на него давит большая балка.

— Подождите, — сказал он. — Я принесу лом.

Мужчины не было довольно долго, а когда он вернулся, то был очень зол, будто она сама виновата в своем бедственном положении.

— У нас нет людей, чтобы вам помочь! — крикнул он в туннель. — Вам придется выбираться самой.

— Но это невозможно, — сказала она. — Моя левая нога…

Мужчина ушел.

Прошло довольно много времени, прежде чем несколько человек пришли и вытащили госпожу Сасаки. Ей не оторвало левую ногу, но она была сломана, вся в порезах и вывернута ниже колена. Госпожу Сасаки вывели во двор. Шел дождь. Она села на землю. Когда дождь превратился в ливень, кто-то велел всем раненым укрыться в заводских бомбоубежищах. «Пойдем, — сказала ей измученная женщина. — Ты можешь прыгать на одной ноге». Но госпожа Сасаки не могла сдвинуться с места, просто сидела под дождем и ждала. Потом какой-то человек принес большой лист кровельного железа, сделал из него подобие навеса, взял ее на руки и перенес в самодельное укрытие. Она была ему очень благодарна до тех пор, пока он не привел двух страшно раненных людей — женщину, которой оторвало грудь, и мужчину с полностью обожженным и кровоточащим лицом, — чтобы они укрылись вместе с ней. Больше никто не пришел. Дождь закончился, день был пасмурный и жаркий; еще до наступления темноты три изуродованных тела под перекошенным листом кровельного железа начали дурно пахнуть.

Соседскую ассоциацию Нобори-тё, в которую входили католические священники, раньше возглавлял энергичный человек по имени Ёсида. Когда он отвечал за противовоздушную оборону района, то хвастался, что огонь может спалить всю Хиросиму, но никогда не доберется до Нобори-тё. Бомба уничтожила его дом; с улицы, по которой спешили люди, и с территории иезуитской миссии было видно, что балка придавила ему ноги. Госпожа Накамура с детьми и отец Кляйнзорге с господином Фукаи на спине в общей суматохе едва заметили его, когда проходили мимо; он был лишь частью туманного пейзажа страданий, по которому они прокладывали свой путь. Они не ответили на его крики о помощи; выделить его голос среди множества других они не могли. Они шли мимо, как и другие люди. Нобори-тё опустел, и его охватил огонь. Господин Ёсида увидел, как дом иезуитской миссии — единственное целое здание в районе — вспыхнул, и страшный жар обдал лицо. Потом пламя перебралось на другую сторону улицы и охватило его дом. В припадке ужаса он собрал все оставшиеся силы, вырвался из завала и побежал по переулкам Нобори-тё, а вокруг пылал огонь, который, как он считал, никогда не доберется до его района. После этого он сразу же стал вести себя как старик; два месяца спустя он уже был совершенно седой.