Хиросима

Норман Казинс уехал в Нью-Йорк прорабатывать план с операцией для девушек, и в конце 1954 года доктор Артур Барски, заведующей отделениями пластической хирургии в больнице Маунт-Синай Бет-Изрейель, и доктор Уильям Хитциг, терапевт из Маунт-Синай и личный врач Казинса, прибыли в Хиросиму, чтобы отобрать пациенток с наибольшими шансами на удачное преображение. Из множества обезображенных девушек в городе на осмотр явились только 43. Врачи отобрали 25.

5 мая 1955 года Киёси Танимото вылетел с девушками из аэропорта Ивакуни американским военным бортом. Пока их расселяли по домам в окрестностях Нью-Йорка, Танимото отправили в фандрайзинговое турне по Западному побережью. Среди прочих остановок его маршрут предусматривал визит вечером среды 11 мая в лос-анджелесскую студию NBC — Казинс дал ему понять, что телевизионное интервью не будет лишним для их начинания.

Танимото сидел, слегка обескураженный, перед камерами и софитами в студии, похожей на гостиную. Ральф Эдвардс, американский джентльмен, которого он видел первый раз в жизни, сверкнул улыбкой, развернулся к объективам и обратился к примерно сорокамиллионой американской аудитории: «Добрый вечер, дамы и господа, и добро пожаловать в This is your life [51]. Тиканье, которые вы слышите, — это обратный отсчет до восьми часов пятнадцати минут утра 6 августа 1945 года. А рядом со мной сидит джентльмен, чья жизнь изменилась с последним движением стрелки этих часов. Добрый вечер, сэр. Не могли бы вы назвать нам свое имя?»

— Киёси Танимото.

— А чем вы занимаетесь?

— Я священник.

— Откуда вы?

— Хиросима, Япония.

— А где вы были 6 августа 1945 года в восемь пятнадцать утра?

Танимото не успел ответить. Тиканье становилось все громче и громче, следом загрохотали литавры.

«Это — Хиросима, — сказал за кадром Эдвардс, пока на экранах зрителей вырастал ядерный гриб, — и в ту роковую секунду 6 августа 1945 года миру явилось новое представление о жизни и смерти. И главная тема сегодняшнего вечера — вы, преподобный Танимото! — который, ничего не подозревая, оказался внутри этого представления… Мы вернемся к тому, что происходило в вашей жизни в этот момент, преподобный Танимото, сразу после речи Боба Уоррена, нашего диктора, который хочет сказать что-то особенное нашим зрительницам».

Судьбоносный ход часов судного дня, теперь уже неслышный, отметил еще шестьдесят секунд, пока Боб Уоррен пытался снять лак марки Hazel Bishop с ногтей белокурой девушки — безуспешно, хотя он прибег к помощи металлического скребка, которым до этого счистил ржавчину со сковороды.

Киёси Танимото оказался совершенно не готов к такому. Он сидел в оцепенении, весь в поту и не в силах промолвить ни слова, пока его жизнь выводили быстрыми росчерками — как это было заведено в This is your life. В студии появилась мисс Берта Спарки, пожилая миссионерка-методистка, которая в юности рассказывала ему о Христе. Следом — его друг Марвин Грин, поделившийся анекдотом из жизни в семинарии. Затем Эдвардс указал среди зрителей, находившихся в студии, на нескольких прихожан Танимото, которые оказались под его попечением сразу после рукоположения — во время недолгого пастырства в японо-американской церкви Голливуд индепендент чёрч.

А потом произошло нечто шокирующее. Вошел высокий, тучный американец, которого Эдвардс представил как капитана Роберта Льюиса, второго пилота бомбардировщика «Энола Гэй», выполнявшего миссию в Хиросиме. Дрожащим голосом Льюис рассказал о полете. Танимото сидел с деревянным лицом. В какой-то момент Льюис замолчал, закрыл глаза и потер лоб, и 40 миллионов зрителей по всей стране, должно быть, подумали, что он плачет. (Но он не плакал. Он был пьян. Много лет спустя Марвин Грин рассказал молодому журналисту Родни Баркеру, который писал книгу о «хиросимских девах», что Льюис страшно напугал продюсеров, не явившись в тот день на репетицию, где должны были быть все участники телешоу, кроме Танимото. Судя по всему, он рассчитывал на хороший гонорар за участие в передаче, а когда узнал, что его не предполагается, то отправился в поход по барам. Грин сказал, что нашел его как раз вовремя, чтобы влить в него чашку кофе перед эфиром.)

Эдвардс: «Записали ли вы тогда что-нибудь в свой журнал?»

Льюис: «Я записал: „Боже мой, что мы наделали?“»