Хирург возвращается

Теперь, когда никто не вставляет палки в колеса, стало можно заниматься большой хирургией. За две недели, что я еще успел проработать в Карельске, мы не отправили в Петрозаводск ни одного больного. Всех (а это примерно два десятка человек) мы оперируем на месте, и, надо сказать, всех удачно.

Сарафанное радио уже разнесло по всей округе известия о переменах, что произошли в хирургическом отделении. Реакция людей не заставила себя долго ждать: количество пациентов увеличилось втрое. Теперь мы занимаемся настоящим делом: госпитализируем пациентов, действительно нуждающихся в операциях. Дел столько, что я успеваю фиксировать в записной книжке лишь самые важные события. Самое занятное, что мне уже не хочется уезжать. Я начал подумывать: а не остаться ли мне и в самом деле в Карельске?

— Ну, как дела? Не надумали остаться? — каждый раз при встрече задает мне один и тот же вопрос Михал Михалыч.

— Так у вас все стало на мази! — обычно отвечаю я.

— Так ведь в этом ваша прямая заслуга! Совершили, понимаешь, революционный переворот в отделении. Но мало взять власть в свои руки, ее надо еще и удержать! Вы знаете, что мадам Васильева собирает документы в суд?

— Нет, первый раз слышу! А чем она это мотивирует?

— Точно не знаю, но пошел слух, что ее несправедливо обидели. Мол, она тут пахала в больнице с утра до ночи, а ее теперь вышвырнули за дверь, как собаку. Она даже умудрилась написать статью в газету по этому поводу!

— Статью? В какую газету?

— В нашу районную — «Карельский рабочий». Но там редактор — мой приятель, он отказался печатать и меня проинформировал. Говорят, теперь она уже в другую газету пробивается — в республиканскую.

— Да, вот это уже сверхнаглость!

— Именно так! И ведь я ее пожалел, не стал выносить третий выговор, а просто снял с заведования. Перевел, так сказать, на должность ординатора отделения. Так что?

— Михал Михалыч, желание есть, но вот семья моя ни за что не переедет сюда. Да и черт с этой Васильевой, перебесится! У вас сейчас толковый заведующий, а я со своей стороны попытаюсь ему помочь, как могу. Что вас еще не устраивает? Я считаю, что хирургическая служба у вас прикрыта!

— Так-то оно так! — щурится Михал Михалыч, — только вот у, так сказать, оппозиции весь упор и делается на Макарова.

— Как? А что Макаров?

— Ну, он же злоупотреблял в свое время, и все об этом хорошо знают. Теперь Васильева на всех углах кричит, что ее, золотого человека, я снял, а алкаша Макарова назначил. А самое-то обидное — обыватели ей верят!

— Ну, неправда! Как только Зиночку отстранили от руля, народ валом хлынул к нам лечиться. У нас все места заполнены, оперативная активность, считай, в три раза выросла!

— Так это больные к вам идут. Слух прошел, что вы скоро уезжаете, вот они и кинулись! — усмехается главный врач. — У вас все операции проходят успешно, а страждущие об этом прознали. Боюсь, как только вы уедете, опять все быльем порастет. Оставайтесь!

— Не могу! Жена не желает опять ехать на периферию!

— Понимаю, — грустно вздыхает Михал Михалыч, — но может, еще передумаете?

После таких разговоров я стал его избегать. Во мне теперь борются два человека: один страстно желает остаться и поработать на ниве карельского здравоохранения, другого тянет назад, в Питер, к семье. Кто победит? Я и сам понимаю, что получается некрасиво: заварил такую кашу и в кусты! Эх, где же та золотая середина?

Это чувство вины не покидает меня все оставшееся время. Я борюсь с собой, взвешиваю все «за» и «против», но ничего решить не могу! В конце концов, мне надоедает ломать голову над этим вопросом, и я решаю: будь что будет.

Оставаясь в тени, я все же направляю работу нового заведующего в то русло, которое мне кажется правильным. Не скажу, что он — марионетка в моих руках, но и написать, что он все делает сам, тоже нельзя. Я теперь ординатор с расширенным кругом обязанностей.

— Дмитрий Андреевич, а как вы поступаете с тяжелыми онкологическими больными? А что делать, если санитарка запила и не вышла на работу? А как вы считаете, нужно ли взять еще одну перевязочную сестру? — Доктор Макаров буквально заваливает меня ежедневными вопросами. Порой мне кажется, что он это делает специально: не в состоянии тянуть лямку заведующего, постепенно перекладывает ее на меня.

Однако, присмотревшись внимательней, я понимаю, что это не так. Два года, проведенные в поликлинике, сделали подлое дело: Макаров отвык от стационара, потерял, как говорится, хирургическую хватку и теперь с моей помощью ее восстанавливает.

Признаться, я и сам недолюбливаю поликлиническую работу. Конечно, за годы работы в хирургии и мне иногда доводилось вести амбулаторный прием, но сказать, что я был от этого в восторге, у меня просто язык не поворачивается. Работая на Дальнем Востоке, мне приходилось замещать хирургов поликлиники, но не более того.