Хирурги человеческих душ

– Х-ха! – исторг из себя воздух оперативник. – Приблизительно такая же найдена утром в Индустриальном районе. В лесопарке. Брошена. Без номеров. Малость покурочена. Ориентировка из Индустриального отдела поступила. Если это ваша машина, то… Нормально! Я пробью данные и, если что, вам сообщу.

– Марина Германовна сама водила автомобиль? – продолжил опрос Подлужный.

– Да, конечно, – пожал плечами Алькевич.

– Что-то ещё пропало?

– Вроде, нет. Пока не до того было. Попозже я тщательней посмотрю.

– У Марины Германовны имелись враги? Или какие-то крупные неприятности?

– Насколько я осведомлён, нет.

– А косвенным образом? Из-за вас? По служебной линии?

– Исключено. В личной жизни я человек бесконфликтный. По работе – тоже. Зарабатываю прилично. По закону. Доходы легальные. Тружусь на одного хозяина – на предприятие, на Советскую власть. Нет, не нахожу подоплёки. Я же ночь не спал – анализировал. Вы уж меня простите за непрозорливость – никаких предположений.

– Есть ещё деликатный аспект…, – замялся Алексей.

– Спрашивайте. Давайте выяснять досконально, – со скорбной готовностью отозвался Алькевич.

– Вам, Борис Семёнович, пятый десяток. Марине Германовне было двадцать три. Что ни говори, разница в возрасте почтенная. Вы часто бываете в командировках, поездках. Она предоставлена самой себе…

– Иными словами, не могло ли быть у Мариночки мужчины кроме меня? – сам сформулировал затруднительную тонкость Алькевич.

– Можно выразиться и так.

– Как бы правильно сказать, – пощипал Алькевич щетину на подбородке. – Не вправе оскорблять память о Мариночке пошлыми предположениями… Хотя я простил бы ей, что угодно. И ради возмездия убийце, я бы сподобился на полное откровение. И, тем не менее, я не располагаю хоть чем-то, что давало бы мне право заподозрить её в неверности. Опять же… Она была постоянно в гуще внимания. Она – средоточие мужских желаний. Не то, чтобы… Вы же взрослые люди и понимаете, что истина открыта одному Богу…, – и Алькевич вымученно и жалко скривил губы.

– Борис Семёнович, у меня к вам будет одна просьба, – сказал Подлужный, вставая из-за стола и тем самым давая знать, что аудиенция близится к концу.

– Да-да! – сходу отреагировал тот, также поднимаясь на ноги.

– У меня заведено правило: по неочевидным убийствам надлежит понять характеры и жертвы, и преступника. Зачастую данная мера что-то даёт. Поэтому, сколь ни покажется вам это необычным, мне не мешало бы побывать у вас дома, посмотреть комнату Марины Германовны, её вещи. Составить о ней более полное представление, одним словом.

– Принято. Ноу проблем, – заверил его Алькевич. – Как только вымучаю траурные… Эти… И милости прошу. Я на вас выйду.

3

Пока Бойцов устанавливал личность угонщиков и принадлежность «Волги», обнаруженной в лесопарковой зоне Индустриального района, а Алькевич занимался похоронными делами, у Подлужного возник вынужденный простой по факту нераскрытого убийства. Зато он выкроил «энную» часть времени на расшифровку «криптограммы» «Воловой-Платунова». Ключевая фраза девушки: «Забоялась. Может у них так принято», – навела следователя на идею, реализация которой сулила раскрыть новые горизонты.

Алексей скептически относился к версии, что в вытрезвителе сформировалось преступное сообщество «любителей клубнички» – не то учреждение. Это не деньги «нашару тырить». А вот у Волового действительно могло быть «так принято».

Вместе с тем, исполнение изобличающего замысла требовало адских затрат: равносильных труду старателя на истощённом золотоносном прииске. Вступала в действие испытанная следовательская мудрость: «Шире берёшь – глубже копнёшь». И к определению объёмов «изысканий» Алексей и приступил.

Целый день он усердно, подобно суслику в целинной залежи, копался в кипе документов, изъятых в медвытрезвителе. То были журналы дежурств и протоколы о помещении граждан на вытрезвление. Коли специфическое учреждение для сержанта Волового стало местом службы с 11 августа 1981 года, значит, установленная дата и являлась той точкой отсчёта, с которой предстояло подвергнуть ревизии часть его автобиографии. Своеобразие поступков следователя, отчасти, в том и заключается, что он бесцеремонно «шляндает» в казённых ботинках по публичным событиям минувшего, которые некто почитал за сугубо приватные проделки.

Документальная выборка и элементарный арифметический подсчёт принесли Подлужному промежуточный итог: за почти шесть лет, что Воловой отслужил в вытрезвителе, в сутки его дежурств была доставлена 381 женщина. Алексей даже застонал, оценив предстоящий «фронт терзаний».