– Ты для меня по-прежнему лучший друг… – сдавленно произнесла она. Голос дрогнул, глаза увлажнились, а Нунция сорвалась с места и выскочила в коридор.
Через две минуты явился Джанкарло и, закрыв за собой дверь, застыл на полушаге, воззрившись на Франко, отрешенно стоящего посреди ординаторской.
–
– Ничего, – устало ответил Франко.
– Слушайте, вы с Нунцией даже разговариваете одинаково. И ведете себя тоже одинаково.
– О чем ты? – непонимающе нахмурил Франко брови.
– Да она с таким же точно выражением лица стоит в коридоре. И точно так же отвечает на мой вопрос.
Франко глубоко вздохнул. В последние дни он чувствовал себя под каким-то необъяснимым гнетом. Словно ему на плечи взвалили мешок с камнями, к тому же пыльный, который не позволяет ни двигаться, ни дышать. И сбросить этот мешок тоже не получалось.
– Франко, у вас с Нунцией отношения? – без обиняков спросил Джанкарло.
– Угу. Порванные если только, – угрюмо ответил Франко.
– Порванные?! – не на шутку испугавшись, округлил Джанкарло глаза. – То есть как «порванные»?
– Обыкновенно. Та вечеринка разрушила все, что нас связывало. Мы почти перестали разговаривать, только на медицинские темы. Единственное, что мы обсуждаем, – это пациенты и операции. Мы не можем находиться рядом, не смотрим друг на друга, не подшучиваем. Только в операционной, к счастью, между нами все по-прежнему.
– Что значит, не можете находиться рядом? Почему?
– Потому что когда я ее вижу, у меня тахикардия начинается. А Нунция меня, похоже, не переваривает, – горько усмехнулся Франко.
– Тахикардия? – изумленно переспросил Джанкарло. Потом расхохотался. – Да ты, кажется, влюбился!
– Иди к черту! – вспылил Франко. – Для меня это серьезный вопрос, а ты смеешься! Я теряю близкого друга, сестру! Понимаешь?!
– А приобретаешь возлюбленную! – спокойно возразил Джанкарло.
– Ничего я не приобретаю, – устало опустился Франко на стул.
– Я не пойму, она тебе нравится или нет?
– Джанкарло… – бессильно всплеснул Франко руками. – Она всегда была для меня сестрой, ассистенткой, подругой – кем угодно, но я никогда не смотрел на нее, как на женщину. А сейчас… все перевернулось с ног на голову. Меня ее присутствие с ума сводит! Но я не могу даже подойти к ней, потому что она меня избегает, шарахается от меня, как от чудовища. Не знаю, может, в тот вечер я целовался как-то неприлично, не как с сестрой… О мадонна, что за бред я несу?! – еще больше разнервничался он, глядя на выражение лица Джанкарло: тот взирал на него, как на идиота. – Короче, может, она поняла, что я посмотрел на нее, как на женщину в тот вечер, и это ее оскорбило, покоробило, стало неприятно. Не знаю! – закончил он свою тираду на повышенной ноте.
Джанкарло вглядывался в друга пронзительным изучающим взглядом.
– Франко, я задал тебе один простой вопрос: она тебе нравится? А ты мне наплел нечто бессвязное, из чего я ни черта не понял! «Ее присутствие сводит тебя с ума»… В каком смысле?
– Когда мы оказываемся рядом, между нами повисает неловкость, необъяснимое смущение. Она краснеет, опускает глаза, я тоже ощущаю себя как школьник перед медленным танцем!
Джанкарло задумчиво потер кончик носа. Франко порывистым движением схватил какую-то папку. Он явно был не в себе, и Джанкарло с удивлением наблюдал, как всегда спокойный и невозмутимый хирург выглядит будто студент, не посетивший ни одной лекции.
«
– Коллега из Греции тебе не отвечал? – спросил Джанкарло. – Не нашли они что-нибудь на Сантини?
– Пока нет, – вздохнул Франко. – Полагаю, они заняты не меньше нас. Только два дня прошло… Я сам пытался поискать…
– Я тоже… Только греческий Google ничуть не понятнее китайской грамоты, – сердито буркнул Джанкарло.
****
– Аделе, вам с малышом осталось продержаться две недели, – забежав к пациентке на пять минут, сообщил Франко. – В следующий понедельник проведем вам комплексное обследование, чтобы понять, насколько ребенок готов к самостоятельной жизни. Так что держитесь еще условно две недели.