Хищная птица-любовь

Узкое лицо, узкие глаза… зеленые. «Женщина Модильяни», вспомнил он слова Ивана. Крупный рот… На кого-то похожа… кроме женщин Модильяни. Длинные белые волосы, минимум косметики… Мария оставляла ощущение чистоты и какой-то запредельной отмытости, видимо, из-за очень белой кожи, белых волос, белой норковой шубки. Луноликая и бледнолицая, мелькнуло у него в голове – иногда Федор был романтиком, чего стеснялся и не выказывал, так как был выше слабостей, а романтизм как раз свидетельствует о слабости и незрелости. Правда, это спорно и зависит от возраста. В молодости годится, в зрелом возрасте выглядит наивно и неуместно. Престарелый романтик – мишень для шуточек и насмешек. Хотя в наше время, век технологий, молодежь не знает, что такое бригантина, поднимающая паруса, и почему об этом нужно сочинять песню, а потому больше шансов встретить престарелого романтика, чем молодого романтического яппи, обвешанного гаджетами. А с другой стороны, у всякого времени своя романтика…

Мария потянулась к Федору и поцеловала в щеку; он вдохнул слабый приятный запах ее кожи и волос. Она смотрела на него с улыбкой и молчала, а он подумал, что она… необыкновенная. Смотрит и молчит. Улыбается. Не щебечет, не играет глазами… Мария. Проста как ее имя. Проста?

– Иван пропал, – сказал Федор, чувствуя, что пауза затянулась. – Не отвечает на звонки.

Она пожала плечами… Скорее дернула слегка, что Федор понял как: ну и черт с ним!

– Прекрасный день, солнце, мороз… не боитесь замерзнуть? У вас в Англии сегодня дождь.

– Да! И цветут розы.

– Розы?

– Да. Это из хрестоматии про английский климат: в декабре тепло, дождь и туман и цветут розы. Поэтому у наших женщин красивый цвет лица. Я сегодня без каблуков! – Она приподняла ногу, показывая ему сапог на плоской подошве. – Могу пойти за реку, вы обещали. Хочу много снега.

«А бойфренд не будет против?» – подумал Федор, но вслух этого, разумеется, не сказал. – Тогда вперед!

– Только сначала на елку, хочу посмотреть, где я упала. И на толпу. У нас толпа другая.

– Какая же?

– Много туристов из Азии, фотографируют, своих почти нет. А у вас все свои, домашние.

Федор удивился и подумал, что она права – толпа своя, домашняя. И еще подумал, что каждое ее слово бьет в цель и несет определенную информацию. Ничего лишнего, никаких декораций… скупая речь. «Я хочу много снега, хочу посмотреть на толпу, я без каблуков, пойдем за реку». Четкое понимание желаний… как будто заранее продуманная программа. Возможно, недостаточное знание языка и потому некий полупрозрачный барьер между желаниями и манерой их выражения? Мысленно переводит с английского?

– Тогда начнем с елки, – сказал он, и они отправились на площадь.

Мороз и солнце, снег… много снега впервые за несколько последних лет. Сугробы по краям тротуаров. Народ высыпал на улицу, соскучившись по зиме. Солнце бьет в глаза, скулы у всех порозовели не то от загара, не то от мороза. Равно как и носы. Настроение праздничное. Площадь, как кипящий котел, – говор, смех, визг детишек. Карусель под музыку шарманки, теремки с сувенирами, запах кофе, тянет сизым шашлычным дымком, маленькие лошадки, запряженные в возки, степенно ходят по кругу. И елка, как небоскреб, увешанная громадными золотыми шарами, большой Дед Мороз с багровой физиономией и мешком за плечами, в красной шубе, и Снегурочка в голубом. Классика.

Они постояли у елки – там, где упали вчера.

– Здесь! – сказала Мария, ткнув пальцем. – Здесь я упала впервые в жизни. Если не считать один раз на сцене. А вы?

– Я? – Федор постарался вспомнить, когда падал в последний раз. – Я падал в детстве, наверное. Все время от времени падают.

Мария вдруг расхохоталась. Федор взглянул вопросительно.

– Вы так сказали… все время от времени падают! – Она снова рассмеялась. – Смешно! Это слова философа, да? Жизнь как маятник, падаешь и поднимаешься, да? Перпетуум мобиле. Вечный двигатель.

Озадаченный Федор кивнул.

– Дядя Федя! – услышали они детский крик.

К нему бросились двое малышей: девочка постарше и маленький мальчик. Девочка обняла его, прижалась щекой к животу; мальчик топтался рядом, задрав кверху мордаху.

– Настенька! Герман! – Федор подхватил мальчика на руки. – А где родители?

– Папа вон там! Покупает мокрый шоколад! – выкрикнул мальчик. – Дядя Федя, ты хочешь шоколад?

Мария внимательно рассматривала детей.

– Это твоя тетя? – спросил мальчик, в свою очередь рассматривая незнакомую женщину.

– Это моя знакомая, тетя Мария, – сказал Федор.

Мария потрясла его ручку.

– А я Настя, – девочка тоже протянула ей руку.

– Федя! – взволнованный Савелий Зотов спешил к ним; в руках он держал бумажные стаканчики. – Дети! Федя, они чуть не потерялись! Я же велел вам стоять рядом и никуда не уходить! Настя, ты старшая!

– Мы увидели дядю Федю и… Это тетя Мария! Папа, это знакомая дяди Феди!

– Мария, это мой друг Савелий. Савелий, это Мария.

Мария протянула руку, и Савелий, передав стаканчики детям, смущенно, принял ее и тут же выпустил.

– А где Зося? – спросил Федор.