Злость в ней разгоралась ярким пламенем.
– Так есть? – настойчиво спросила Морана, заперев свой страх глубоко внутри и не отрываясь от его гипнотического взгляда.
– Ты девственница? – спросил он тихим смертоносным голосом виски, который завладел ее чувствами и одурманил разум.
Разумный вопрос. В кои-то веки.
– Нет, – ответила она, приподняв брови и подначивая его произнести хоть слово.
Он молчал.
Но сунул вторую руку ей между ног без лишних предисловий, отодвинув пальцами ткань белья, и устремился к самому сокровенному местечку.
Морана выгнула спину.
Ток пробежал по телу, заставляя поджать пальцы ног прямо в туфлях, а донесшийся до нее запах собственного возбуждения распалил ее еще сильнее. Одной рукой он держал ее за шею, а второй умело ласкал лоно, держа в плену своего взгляда.
В этот миг Морана осознала, как сильно он ее контролировал, как много контроля она отдавала в его руки. А за этим осознанием накатила волна ненависти и ярости. Тело могло предать ее, но разум – никогда.
Перенеся свой вес на одну руку, она убрала вторую со столешницы, опустила ладонь прямо на выпуклость в его брюках и сжала так же, как он сжимал ее шею. Он резко толкнулся бедрами вперед, едва не задев край столешницы, а его глаза вспыхнули. Тристан Кейн знал, что она делала. Он сделал ее уязвимой. Она ответила ему тем же. Бинго.
Его пальцы так и не проникли внутрь, а только кружили снаружи, обходя вниманием клитор и скользя возле входа, отчего по телу Мораны шли потоки удовольствия и такого мощного, глубокого желания, что она начала бы умолять, будь на его месте кто-то другой. Она и так еле сдерживалась, прикусив губу, чтобы подавить стон желания, и лишая его удовлетворения.
В ответ Морана крепче сжала пальцами его возбужденное достоинство, и в его груди раздался тихий звук, который она сумела услышать только потому, что они находились так близко друг к другу. Будь на его месте кто-то другой, она бы восхитилась его самоконтролем. Он был таким большим в ее руке, больше ладони, настолько, что она не могла удержать его целиком, и ее стенки сжались от желания под натиском жажды плоти. Морана дышала часто и тяжело, а сердце колотилось в груди, окончательно выйдя из-под контроля.
И вдруг он остановился.
Убрал руки.
И с ее шеи, и от ее лона.
Она убьет его, в самом деле убьет, если он сейчас прекратит.
Тристан Кейн достал бумажник из кармана блестящими от следов ее возбуждения пальцами, и от их вида, от осознания, где побывали эти пальцы, по телу Мораны пронеслась новая волна неконтролируемого жара. Такими темпами она воспламенится еще до того, как он войдет в нее.
Он достал презерватив и разорвал упаковку зубами. Морана не смотрела на его расстегнутые брюки. Он тоже.
Внезапно, прежде чем она успела сделать еще хоть один вдох, Кейн снова схватил ее за шею, на сей раз с затылка, как тогда, в пентхаусе, и уперся второй рукой в гранитную столешницу возле ее ладони.
Морана почувствовала, как головка члена коснулась клитора. У нее участилось дыхание, а осознание того, что она делала это не с кем иным, как с Тристаном Кейном, будоражило какую-то ее глубинную часть. Она хотела этого. Ей было тошно, и она злилась на саму себя. Но все же ей это было необходимо.
Необходимо, чтобы он терся об нее и заставил разрядиться, но не как бомбу, а как женщину. Боже, ей было необходимо кричать во все легкие, пока он трахал ее в точности, как обещали его глаза всякий раз, когда он смотрел на нее, с самой первой их встречи. Ей было необходимо почувствовать себя распутной, сексуальной. И ей это претило. Претила эта потребность. Претило, что он заставил ее изнывать от желания, словно одержимую.
Лихорадочное сердцебиение стихло.
И внезапно он вошел в нее, одним толчком погружаясь до самого основания.
Морана не сумела сдержать крик, который вырвался из ее горла. От чувства жжения, от того, как она смазывала его своей влагой, от того, как его большой член погрузился в нее одним толчком. У нее перехватило дыхание, а сердце заколотилось, едва ее переполнило ощущение его присутствия. Он вышел, пока она еще даже не успела полностью его прочувствовать, и с силой вошел снова, не выжидая больше ни мгновения. На этот раз Морана с силой прикусила губу, чтобы сдержать крик удовольствия, когда мощные ощущения охватили каждый сантиметр ее кожи. Грудь подпрыгнула от его жесткого толчка, а пламя внутри нее достигло своего апогея.
Тристан Кейн вышел снова, не дав ей привыкнуть к его размеру, и опустил подбородок к груди, пряча от нее свое лицо.
Морана намеренно закрыла глаза, сама не желая запоминать выражение его лица в тот миг, когда он прочувствовал, как плотно его сжимают ее мышцы, а она оказалась не в силах скрыть от него реакцию своего тела. Морана не хотела видеть торжествующее злорадство, или ухмылку, или, что еще хуже, неподдельное удовольствие. Не хотела видеть ничего, кроме звезд, мерцавших за ее закрытыми веками, пока он разрывал ее на части.
Он вышел, а затем ворвался снова.