Хищники [сборник]

— Я бы на вашем месте, мадам, эту дружбу теперь не афишировал.

Жирто опять стала хватать ртом воздух, как рыба.

— Поясню свои слова, мадам. Вы своими собственными руками создали себе массу проблем. Зачем вы вели записи в этой книжке? — титулярный советник вынул из кармана и продемонстрировал задержанной изъятый на обыске блокнот. Потом открыл его и прочёл, — 1904 год. Июля седьмого дня. Князь такой-то с девицей такой-то, далее адрес девицы. 1500 руб. Августа пятого дня. Дейст. ст. сов. такой-то с такой-то, адрес, 1500. И так далее. Зачем вы это писали? Впрочем, я догадываюсь, что вовсе не для учёта доходов. Небось думали, — авось пригодится. Думали, может когда деньжонок кто из господ их превосходительств даст, чтобы вы про эти заметки забыла. Так? Так, по глазам вашим вижу. Как вы думаете, рады будут ваши покровители, когда узнают, какие записи вы вели? Так что жаловаться на меня не советую.

Жирто протянула было к книжке руки, но потом безвольно опустила их и заплакала.

— Ну, ну, мадам! Не стоит убиваться, из каждой, даже самой неприятной ситуации есть выход. Скажите мне, кто таков Ашот Гагры — Мечислав Николаевич сделал ударение на последнем слоге, я вас отпущу.

— Всего-то? — Муза Леонардовна тут же перестала плакать и смотрела на чиновника с недоверием.

— Да-с. Мне надобно знать, где можно найти человека, прелюбодействовавшего с девицей Тарасовой.

— Так там и ищите — в Гаграх.

— Где? В каких-таких Гаграх?

— Есть такое селение на Чёрном море. Там сейчас курорт устроили. Там он и живёт.

— Фамилию его знаете?

— Нет.

— А почему вы со всех по полторы тысячи брали, а с него — в два раза больше?

— А потому, что этих тысяч у него — как песка в том Чёрном море.

— Во как! Кто же это он: заводчик, банкир?

— Не знаю, он не говорил, а я не спрашивала.

— Ну хорошо. Вот протокольчик, извольте подписать здесь и здесь, и можете быть свободны. Да, и по повестке к мировому не забудьте явиться, а то вас подвергнут приводу.

Жирто, не читая, подмахнула протокол и встала:

— Я думала, вы денег попросите.

Мечислав Николаевич откинулся в кресле и сложил руки на груди:

— Нет мадам. Я с упырей денег не беру.

Жирто вскинула голову:

— Моё настоящее положение не даёт вам никакого права меня оскорблять. Я женщина, в конце концов. Вы… вы… — хам!

Кунцевич зло сжал губы:

— Я недавно читал в газете, что в Петербурге около пяти тысяч зарегистрированных проституток, а вместе с теми, кто проституирует тайно, их около тридцати тысяч. Проституцией в городе занимается пять процентов женского населения! Пять процентов! Стало быть, и желающих стать блядьми — тысячи. Неужели нельзя было из такого количества найти охотниц? Зачем надо было к разврату хороших девиц склонять? Зачем ты, сука старая, столько девок сгубила?

Сводница посмотрела на него испепеляющим взглядом:

— Так охотниц-то среди интеллигентных почти нет, больше всё — крестьянки да мещанки неполированные. А с такими вам, старым кобелям толстобрюхим, не интересно, за таких вы по полторы тысячи не заплатите. Вам гимназисток подавай, да смолянок. Ладно, некогда мне с тобой разговоры разговаривать, домой пора. Книжку отдашь?

Сыщик только усмехнулся.

Дома титулярный советник налил себе большую рюмку коньяку и выпил одним глотком. «А ведь ничего с Жирто не сделаешь. Я даже мирового попросить не могу, чтобы он её к аресту приговорил — не станет он меня слушать, да ещё и в давлении на правосудие обвинит. А с клиентами её мне и подавно не дадут ничего сделать, а коли попытаюсь — голову открутят. Вот разве что Ашота поискать? Но если ни Музу Леонардовну, ни их превосходительств не трогать, то и Ашота этого черноморского тоже не следует — чем он хуже других? Ребёночек из-за него погиб? Так скорее всего он не первый, да и не последний — девицы все сплошь без всякого опыта и понимания, небось каждая вторая беременеет. Остаётся одно — забыть».

Мечислав Николаевич поставил рюмку, взял в руки вечерний выпуск «Биржевых ведомостей» и углубился в чтение:

«Возмутительное дело (от нашего судебного хроникёра).