Бонна доктора Руковича, бывшего полицейского врача, с детьми его Евгенией 10-ти лет и Николаем 8-ми лет, гуляла по Забалканскому проспекту. У мальчика на цепочке была собака. Мимо проходившая кр. Грачёва пристала к детям, хотела отнять собаку и произвела беспорядок. 10 марта Грачева у мирового судьи 18-го участка обвивалась по ст. 38 уст. о наказ. Вот что показала свидетельница бонна Лоос: «Я шла гулять с детьми доктора Руковича, собака наша была па цепи, и её вёл мальчик. Повстречалась нам Грачёва, которая става вырывать собаку от ребёнка, мальчик заплакал, я заступилась за ребёнка и сказала: подождите, я отведу детей домой, не пугайте их. Она, Грачёва, ударила меня по руке. Я позвала городового, который отправил нас всех в участок вместе с детьми. Собралась большая толпа народа, которая пошли за нами к участку. Когда нас вели в участок, городовой грубо обращался с нами и, взяв меня за руку, толкнул, говоря: «ступай в участок». Д-р Рукович живёт на 6 роте и как доктор не может быть не известен своей же местной полиции, хотя бы по фамилии. Случай с детьми произошёл на углу 9 роты.
Мировой судья (С. И. Никифоров) приговорила Грачёву, в суд неявившуюся, к аресту на 7 дней и постановил «о неправильных действиях полицейского чина — городового сообщить местному полицейскому приставу». Маленькая, но очень интересная подробность. В участке детей и бонну тотчас же не освободили; их попросили немного обождать, и околоточный надзиратель, составив протокол, предложил детям подписать его. Конечно, дети его подписали».
«Интересная заметочка, — подумал титулярный советник, наливая себе очередную рюмку. — Осмелела нынче печать, пару месяцев назад так написать о полиции не могла себе позволить ни одна легальная газета. Неужели перемены грядут?». Дальнейшие размышления о свободе слова прервал дверной звонок.
В прихожей послышались шаги горничной, затем — звук открываемой двери. Через минуту на пороге гостиной стояла сожительница. Глаза её блестели, шляпка чуть-чуть съехала набекрень.
— Где была? — спросил без всякого интереса титулярный советник.
— Где была, там уж нет. А вы, смотрю выпиваете? Может быть, и мне нальёте?
— Коньяку? — удивился Мечислав Николаевич.
— Да-с.
Кунцевич посмотрел на Елизавету и понял, что она крепко навеселе.
— Стоит ли?
— Стоит, непременно стоит, — голос у подруги был решительным.
— Ну что ж, изволь.
Чиновник потребовал у горничной вторую рюмку и наполнил её до краёв. Невенчанные супруги чокнулись.
Лиза выпила коньяк залпом, помахала рукой у рта и сказала:
— Мечислав, нам надо расстаться.
— Я не против, — ответил Кунцевич, закусывая долькой лимона.
— Как? — сожительница вскочила с кресла, — ты так равнодушно к этому отнёсся? Да, видимо ты меня никогда не любил!
— Ну почему же, любил.
— Любил? — Елизавета заморгала глазами, — стало быть, теперь не любишь?
— Теперь нет.
— Ах ты, мерзкий, гадкий, ты… ты… Я не могу находится рядом с тобой ни минуты. Я ухожу от тебя!
— Ну куда ты пойдёшь на ночь глядя? Да ещё в таком виде…
— В каком? В каком я виде, милостивый государь?
— В пьяном. Ещё в часть заберут.
— Хам! — взвизгнула сожительница, развернулась и направилась к двери, — завтра я пришлю за вещами.
Когда дверь с грохотом захлопнулась, Мечислав Николаевич налили себе ещё рюмку, выпил и отправился спать. Как ни странно, на душе у него полегчало.
Глава 5
Отпуск на казённый счёт