Хищные птицы

– Если он действительно твой брат, я сам его убью ради тебя, – шепнул он Эболи. – Прикрой мне спину, и мы с боем выберемся отсюда.

Но тут…

Мономатапа разинул рот и разразился громовым хохотом.

– Татуированный принес ту жертву, которой требовал Свизви! – проревел он.

Его одолело такое веселье, что он долго не мог заговорить снова. Он трясся от смеха, задыхался, хватая воздух ртом, хлопал себя по бокам.

– Нет, вы видели, как он стоял тут без головы, а его рот все еще пытался говорить? – рычал он, и по его щекам от смеха текли слезы.

Толпа подхалимов-колдунов тоже хихикала и визжала.

– Небеса смеются! – завывали они. – Все люди счастливы!

Мономатапа внезапно умолк.

– Принесите мне глупую голову Свизви! – приказал он.

Старик, приведший во двор гостей, послушно наклонился. Он взял голову и опустился перед королем на колени, протягивая ее.

Мономатапа взял голову за спутанные пряди курчавых волос и заглянул в широко раскрытые пустые глаза. И снова захохотал.

– Вот уж глупо – не узнать королевскую кровь! Как же это ты не узнал моего брата Эболи по его величественной осанке и божественному гневу?

Он бросил окровавленную голову в сторону других колдунов, и те шарахнулись от нее.

– Поучитесь на глупости Свизви! – посоветовал он им. – И не делайте ложных пророчеств! Не пытайтесь меня обмануть! А теперь убирайтесь, все вы! Или я предложу моему брату совершить еще одну кровавую жертву!

Колдуны в панике разбежались, а Мономатапа встал со своего живого трона и подошел к Эболи с широкой радостной усмешкой на татуированном лице.

– Эболи, – сказал он, – брат мой, давно умерший и теперь оживший!

И он обнял брата.

Одна из хижин под затейливой крышей, что стояли по периметру двора, была предоставлена гостям. К ним тут же явилась процессия девиц, несших на головах глиняные горшки с горячей водой, чтобы мужчины могли помыться. Другие девушки принесли подносы, нагруженные красивыми одеяниями, чтобы заменить грязную одежду, – гостям предлагались расшитые бусами набедренные повязки из дубленой кожи и накидки из меха и перьев.

Когда Хэл и Эболи искупались и переоделись в эти наряды, еще одна группа девушек принесла им калебасы с пивом, напитком из перебродившего дикого меда и уже знакомой смесью молока и крови. Другие тащили блюда с горячей едой.

Когда гости насытились, явился тот самый седовласый вождь, который привел их пред светлые очи Мономатапы. С величайшей учтивостью и уважением он присел на корточки у ног Эболи.

– Хотя ты был намного моложе, когда видел меня в последний раз, и вряд ли помнишь, скажу: я – Зама. Я был индуной, советником твоего отца, великого Мономатапы Холомимы.

– Это печалит меня, Зама, но я почти ничего не помню о тех днях. Помню брата Н-Пофо. Помню боль от татуировочного ножа и как нас обрезали вместе. Помню, что он визжал громче, чем я.

Зама явно встревожился и покачал головой, словно предостерегая Эболи от такого легкомыслия, когда он говорит о короле. Но голос его звучал по-прежнему ровно и спокойно:

– Все это правда, вот разве только Мономатапа никогда не визжал. Я присутствовал на церемонии ножа, и именно я держал твою голову, когда горячее железо оставляло печать на твоих щеках и срезало крайнюю плоть с твоего пениса.

– Мне кажется, я смутно припоминаю твои руки и твои слова утешения. Я благодарен тебе за них, Зама.

– Вы с Н-Пофо были двойняшками, вы родились в один час. Потому-то ваш отец и приказал, чтобы вы оба носили королевские татуировки. Это было в новинку, не по обычаю. Никогда прежде двух королевских сыновей не татуировали на одной и той же церемонии.

– Я почти не помню отца, только то, что он был высоким и сильным. И помню, как поначалу боялся татуировок на его лице.

– Да, он был могучим человеком и грозным, – согласился Зама.

– И я помню ту ночь, когда он умер. Я помню крики, выстрелы из мушкетов и ужасное пламя в темноте.

– Я был там, когда явились охотники на рабов со своими цепями скорби. – Глаза старого человека наполнились слезами. – Ты был так юн, Эболи. Я изумлен тем, что ты помнишь все это.

– Расскажи мне о той ночи.

– Я по своему обыкновению и долгу спал у входа в хижину твоего отца. Я был рядом с ним, когда в него угодила пуля работорговца… – Зама умолк при этом воспоминании, потом снова вскинул голову. – Умирая, он сказал мне: «Зама, оставь меня. Спасай моих сыновей. Спасай Мономатапу!» И я поспешил повиноваться.

– Ты побежал спасать меня? – спросил Эболи.

– Я побежал к той хижине, где вы с братом спали рядом со своей матерью. Я пытался забрать тебя у нее, но твоя мать тебя не отдала. «Возьми Н-Пофо!» – приказала она, потому что ты всегда был ее любимцем. И я схватил твоего брата, и мы вместе побежали в темноту. Мы с твоей матерью потеряли друг друга. Я услышал ее крик, но у меня в руках был второй ребенок, и повернуть назад означало рабство для всех нас и конец королевской крови. Прости меня, Эболи, но я оставил вас с матерью и помчался дальше, а затем вместе с Н-Пофо укрылся в холмах.

– Тебя не за что винить, – заверил его Эболи.