Хитон погибшего на кресте

– В тебе всегда наглости было не меньше, чем властолюбия. Но теперь она вышла за пределы разумного. Почему я обязан давать отчет за свои поступки собственному легату?

– Да потому, что ты оставил Иудею на гране бунта. Когда я взял бразды правления в свои руки, владычеству римлян на этой земле угрожала катастрофа. Как в битве, легат сменяет убитого командира, так поступил и я – такова римская традиция.

– Я жив и стою пред тобой.

– Как человек… Да! Как прокуратор Иудеи… Я не уверен… до тех пор, пока не получу письменное объяснение: почему ты перестал исполнять свои обязанности.

– Я дам ответ императору, если потребуется. Ты для меня никто.

– Ошибаешься. Император далеко, он не может следить за каждым уголком бескрайних римских владений. Я, как верный слуга императора, поднял выпавшую из твоих безвольных рук власть прокуратора и не передам ее в ненадежные руки. Ты не получишь печать, пока я не буду уверен в способности Понтия Пилата управлять Иудеей.

Внезапно яростный гнев Пилата уступил место совершенно другим чувствам.

– Я могу увидеть свою жену и сына? – спросил он.

Такой поворот ошеломил Марка Клавдия, настроенного долго и упорно отбивать атаки прокуратора, возмущение которого было вполне справедливым. После некоторого раздумья, легат произнес:

– Конечно, можешь. Но прежде ты должен описать все, чем занимался все это время, пока я правил Иудеей.

– Что бы это сделать, понадобятся долгие недели. Поверь, это важно лишь мне, тебе – ни к чему.

– Готов тебе поверить, и сделать твой путь к семье намного короче.

Пилат насторожился, слишком уж приторно сладко, неестественно звучал голос того, от кого он не ждал ничего хорошего. Прокуратор не обманулся в своих не самых лучших ожиданиях.

– Ты должен лишь отправить мне приказ…

– Какой еще приказ? – искренне удивился Пилат. – Если Иудеей правишь ты и пользуешься печатью прокуратора также ты.

– Я желаю это делать на законных основаниях. Так вот… Собственноручно напишешь приказ, что передаешь управление Иудеей в мои руки. Печать, так и быть, поставлю я, с тебя лишь потребуется подпись.

– Подобное замещение только во власти императора.

– Не беспокойся, со временем поставим императора в известность. Всегда могут возникнуть препятствия, не позволяющие осуществлять управление Иудеей. Кстати, в приказе ты должен указать естественную, правдоподобную и вполне реальную причину…

– И какая же она, в твоем понимании?

– Невозможность управлять из-за внезапного ухудшения здоровья.

– Вот как?! Марк! Я похож на немощного человека?

– Извини, Понтий, но ты совершаешь поступки, которые не свойственны человеку, находящемуся в здравом рассудке.

– Я не могу писать клевету на самого себя. Извини, врать не привык.

– Что ж, я не тороплю. У тебя будет достаточно времени для размышлений. Только помни: чем скорее я получу нужный приказ, тем раньше ты увидишь жену.

Еще некоторое время Клавдий ждал в надежде, что вопрос решится немедленно. Помрачневшее лицо Понтия Пилата говорило, что этим ожиданиям не суждено сбыться. Тогда легат громко произнес для стоявших за дверью: – Эй, стража!

В открытую дверь вошли легионеры во главе с уже знакомым Луцием.

– Отведите этого человека в комнату, наиболее подходящую для философских размышлений, – жестким голосом приказал легат.

Неожиданные спасители

Пилат вновь оказался в мрачном подземелье с той же гнилой соломой вместо постели. Он действительно принялся рассуждать так, как и хотелось Клавдию.

В отличие от легата он стал безразличным к прокураторской власти, и с удовольствием бы сложил с себя обязанности, с ней связанные. Опять же Пилат страстно желал получить Его хитон и увидеть семью.

Однако, когда прокуратор, казалось, был готов исполнить желание властолюбивого легата, его разум начинал просчитывать отрицательные последствия такого шага. Во-первых, император подобную самовольную смену власти не одобрит. Учитывая жестокий нрав Тиберия, Пилату не придется доживать последние дни на живописной вилле с окнами, искусно затененными виноградной лозой. Во-вторых, едва ли Клавдий выпустит его живым из подземелья, как только получит нужный приказ – живой обиженный конкурент ему не нужен, достаточно и его подписи. В-третьих, не хотелось бы оставлять Иудею во власти недостойного человека.

Дважды в день приходил легионер. Он ставил кувшин с водой и миску с чечевичной похлебкой, которая всегда была холодная даже в самый жаркий полдень (словно специально остужали). Стражник всегда задавал один и тот же вопрос:

– Что ты решил?

– Я думаю, – столь же однообразно отвечал Пилат. К своему несчастью, легионер приходил как раз в то время, когда прокуратор обдумывал отрицательные последствия своего согласия.