Хитон погибшего на кресте

После недельного заточения мысли Пилата начали меняться в сторону прежде отвергнутого варианта. Узника не сломили жестокие условия существования, плохая еда, боязнь за собственную жизнь. Он понял, у Клавдия не имелось выбора: либо он получит требуемое, либо он, Пилат, никогда не выйдет на свободу. «Подпишу, и пусть со мной случится то, что должно», – все чаще думал Пилат, но в последний момент что-то его сдерживало. По-прежнему он отвечал легионеру, доставлявшему скудную еду: «Я думаю».

Однажды ночью прокуратор услышал тихий настойчивый шорох за своим маленьким окном. Вдруг один из кирпичей вылез со своего места и ушел в темноту. Инстинктивно Пилат подошел к окну.

– Не тревожься, прокуратор, – услышал он приглушенный голос. – Мы твои друзья, и скоро ты обретешь свободу.

Прокуратора происходящее снаружи действо более заинтересовало, чем встревожило. Единственное, что ему оставалось – ждать и следить за дальнейшим развитием событий.

– Эй! Кто здесь? – разрезал темноту возглас римского легионера.

Почти одновременно Пилат услышал стон человека, оборвавшийся столь же скоро. Видимо, умиравшему бедняге зажали рот рукой, лишив не только права на последний стон, но и вдох.

– Гней! Что с тобой? Почему молчишь?! – раздался тревожный голос другого стражника.

И он не произнес более ни единого слова. Неизвестные друзья принялись дробить кирпич смелее и увереннее. Спустя недолгое время на месте щелки-окна образовался проем, достаточный для того, чтобы пролез человек.

– Понтий Пилат, – раздался приглушенный голос, – выходи. Ты свободен.

Прокуратор не торопился обретать невесть откуда свалившуюся свободу. Он лишь спросил в развороченное окно:

– Кто вы? Почему мне помогаете?

– Выходи же, дорого каждое мгновение, – нетерпеливо промолвил голос из темноты. – Не опасайся за свою жизнь, мы ничего дурного не сделаем тебе.

Пилата останавливал не страх, он беспокоился вовсе не о том, что может попасть в очередную западню. «Он сказал, что хитон ничего не стоит, но… это был всего лишь сон. Нет! Я не могу его оставить».

– Ну что же ты?! – повысил голос потерявший терпение освободитель.

В проломе показались ноги, а вслед за ними и весь человек пролез в конуру, ставшую местом пребывания прокуратора.

– Где-то я тебя видел… – произнес Пилат, силясь рассмотреть лицо в свете коптящего факела.

– В пустыне, – признался гость, чтобы уберечь драгоценное время, которое прокуратор вознамерился потратить на поиски вошедшего в глубине собственной памяти.

– Да! – воскликнул пораженный Пилат. – Ты был в пустынном селении.

– Я и сейчас там живу. Спасу тебя из плена и вернусь к братьям в пустыню. Теперь ты убедился, что я не причиню тебе зла. Ведь там, среди песков, нам было гораздо легче с тобой расправиться, прокуратор?

– Теперь я и вовсе отказываюсь понимать, почему ты мне помогаешь. Я ведь чужой для вашей общины, вы не признаете римской власти, как и власти иерусалимского первосвященника. За мое спасение можно потребовать деньги. Но…

– Ты прав, они нас совершенно не интересуют.

– Тогда что заставляет тебя и твоих братьев рисковать жизнью? – недоумевал Понтий Пилат. – Вы желаете каких-то благ для своей общины? Но даже если я верну прокураторскую власть, то не смогу сделать ничего, что противоречило бы римскому закону.

– Мы знаем, что ты достойный правитель. И глупо от тебя требовать что-то совершить во вред Риму.

– ?!!

– Нам ничего не нужно от тебя. Более того, мы просим забыть о нашей маленькой услуге и вообще о существовании нашего поселения. Ведь ты о нас не знал до тех пор, пока умирающий случайно не забрел туда, где жизни не должно быть. Но она есть. Мы живем в другом мире, и пусть наши миры больше не пересекаются.

– Но я не собирался никоим образом вас беспокоить.

– Мы знаем. Потому и хотим, чтобы прокуратором Иудеи оставался ты, а не Марк Клавдий.

– Благодарю тебя за помощь, добрый человек. (Не знаю твоего имени, и в подобных обстоятельствах не буду его спрашивать.) Удивлен и рад, что на земле есть люди, которые проявляют заботу о Понтии Пилате, – расчувствовался едва не до слез прокуратор. – Если позволит судьба, немилосердная ко мне в последнее время, то я отблагодарю тебя и твою общину, чем смогу – не как прокуратор Иудеи, но как частный человек.

– Нам лучше продолжить разговор на свободе, – нетерпеливо промолвил ессей.

– Я в большом долгу перед тобой, благородный незнакомец, – замялся Пилат. – И мой долг еще больше потому, что я не могу покинуть эти стены.

Теперь настало очередь удивляться неожиданному спасителю:

– Почему?! Путь свободен. Внешняя стража перебита, лошади стоят наготове.

– В претории остался Его хитон. Без него не могу уйти.

– Где же он? В каком месте здания?

– Когда меня заводили, мешок с прочими вещами бросили в коридоре, прямо за этой дверью.

Могучий иудей толкнул дверь плечом. Она не подала даже малейших признаков движения.

– Не трудись, – предупредил Пилат. – У меня было достаточно времени, чтобы испытать прочность двери.

– Мы не можем взять силой кесарийский преторий, – в задумчивости произнес ессей. – Придется уйти без него.