– А вот и наша синьорина! – шепнул мне Чьерцем, найдя взглядом кого-то в толпе. – Ты готова к судьбоносной встрече, любезная сестрица?
Честно сказать, единственное, к чему я была готова, – подобно Джасин, ткнуть Васбегарда локтем в бок, уничтожив тем самым даже не успевшее зародиться мнение цесситского общества о моей персоне.
Но впереди замаячило красивое платье из пурпурного шелка, которое, как мне казалось в тот момент, принадлежало врагу высшего разряда.
– Смотри внимательно, – прошептал Чьерцем. – Подмечай, какие ее слабые стороны можно взять в оборот.
На самом деле сыграть можно на чем угодно; главное – соблюдать сценарий. Ведь именно тот, кто его пишет, правит бал. Чтобы найти Дезире Дуакрона, Фойерен нарисовал просчитанную, хитроумную схему и подобрал людей для того, чтобы механизм запустился – и сработал.
Женщина, на которую указал Васбегард, приметно выделялась из толпы. Резкие черты лица выдавали в ней цесситское происхождение, но ее волосы – слишком блестящие, слишком роскошные – и амарантовые глаза оказались необыкновенно светлы. Цесситки обычно хвастались изумительными карими глазами и темными волосами, самый безобидный оттенок которых был на тон темнее цвета глинтвейна. Но в этой синьорине угадывалась северная кровь; она породила властный подбородок, смягченный большими губами, и квадратное лицо с высоким лбом, не лишенное, однако, изящества. Лишь нос ее был таким, какой полагается уроженке Империи Цесс: длинным и горбатым.
Красива ли она была? Романтичный юноша ответил бы: «Да, безусловно», и то же подтвердили бы старики и месье среднего возраста. Остальные же (к коим относятся, как вы догадались, женщины) с уверенностью заметили бы, что среди цесситок она оставалась белой вороной.
С виду ей можно было дать не более двадцати восьми лет, но Чьерцем клялся, что ей тридцать с лишним. Синьорина Эрсилия Нолетт-Бессонти была стройна, держалась уверенно и обладала аристократической осанкой, которая выглядела естественной, а не нарочито выправленной в результате тесных корсетов и утомительных упражнений.
Недостающую природную яркость синьорины компенсировала одежда. В кричащем мовеиновом[69]
шелке бального платья угадывалось присутствие анилинового красителя. Бешеный спрос на фиолетовый в Цесс еще не успокоился, но дамы уже выбирали приглушенные оттенки. Лишь у синьорины Нолетт-Бессонти фиолетовые платья будут присутствовать в гардеробе всю жизнь, ведь они великолепным образом гармонировали с цветом ее глаз.Поймав взгляд Васбегарда, Эрсилия кивнула ему, хотя чародей и синьорина и не были знакомы лично. Этот кивок можно было растолковать и как знак уважения, и как приглашение к флирту.
«
Синьорина Нолетт-Бессонти была более знатна, чем богата. Но зимой 889 года уже все цесситы знали, что происхождение не имеет веса, если за душой не шелестят купюры. И потому люди вроде Эрсилии не докучали никому своей заносчивостью.
– К сожалению, я все равно не смогу представить тебя ей и отрекомендовать, – вздохнул Чьерцем. – Придется тебе действовать самой, но помни, что в наших интересах завести знакомство именно сегодня.
От ярких нарядов дам и нарочитого блеска драгоценностей у меня уже болели глаза. Поэтому идея как можно скорее справиться с задачей, а назавтра постараться навсегда забыть этот день, была особенно желанна.
Вдруг меня осенила догадка.
– Ты не мог бы создать какой-нибудь драматический прецедент? – обратилась я к чародею. – Что-нибудь такое, чтобы во всеобщей сумятице все забыли о правилах этикета.
– Хм… – Чьерцем принял задумчивый вид. – Отвлечь? Если здесь и есть детекторы магического воздействия, думаю, мне хватит мастерства, чтобы обойти их. Как только увидишь знак, начинай действовать.
Прежде чем я успела возразить, Васбегард подвел меня к одному из занятых оживленным разговором кружков и, удаляясь, добавил мысленно:
«
К счастью, с этими людьми я уже успела прежде перекинуться парой слов. Мило улыбаясь, я спросила, на предмет чего ведется такой серьезный спор и могут ли актрисы что-нибудь в этом смыслить. Спорили, надо сказать, они о таком, о чем приличные дамы в Одельтере не решались сказать, а если и говорили, то краснея до ярко-алого и защищаясь от небесной кары веером.