— Я был вынужден заявить Дольфу, что
— Ах, Сен-Клер, когда вы наконец научитесь держать своих слуг в руках! — воскликнула Мари. — Такое потворство просто возмутительно!
— Почему? Он, бедняга, тянется за своим хозяином, ничего особенно плохого тут нет. Это результаты моего воспитания, и поскольку я не сумел внушить ему, что смысл жизни не в одеколоне и не в батистовых носовых платках, не следует и лишать его таких благ.
— А почему вы не воспитали его как следует? — напрямик спросила мисс Офелия.
— Убоялся хлопот. Леность, кузина, все та же леность, которая многих из нас загубила! Если б не она, я бы давно превратился в ангела. Пожалуй, прав ваш вермонтский глашатай истины — тот, кто утверждает, будто «леность неизменная первопричина нравственного падения человека». Мысль страшная, что и говорить!
— Да, на вас, рабовладельцах, лежит огромная ответственность, и я ни за какие сокровища в мире не согласилась бы стать на ваше место. Невольников надо учить, с ними надо обращаться, как с разумными, наделенными бессмертной душой людьми, которые вместе с вами предстанут пред судилищем господа. Вот! Таково мое мнение обо все этом! — заявила мисс Офелия, высказав наконец то, что накипело в ней с самого утра.
— Ах, оставьте, кузина! Что вы о нас знаете? — Сен-Клер быстро встал с кушетки, подошел к роялю и заиграл на нем что-то бравурное. Он с детства отличался музыкальностью. У него было прекрасное туше, его пальцы летали по клавишам легко, как птицы, не теряя в то же время четкости и блеска в самых трудных пассажах.
Он играл пьесу за пьесой, видимо стараясь отделаться от дурного настроения, и наконец захлопнул нотную тетрадь, поднялся из-за рояля и весело сказал:
— Итак, кузина, вы исполнили свой долг, прочитав нам лекцию, что даже подняло вас в моих глазах. Камешек истины, который вы пустили мне в лицо, оказался драгоценным, но он так метко угодил в цель, что я не сразу разглядел его.
— А по-моему, подобные лекции совершенно бесполезны, — сказала Мари. — Хотела бы я знать, кто больше нашего нянчится со своими слугами! И все равно все это без толку — они день ото дня становятся хуже и хуже. Внушать им чувство долга — лишняя трата сил. Я охрипла за этим занятием. В церковь наших негров мы отпускаем, хотя пользы от этого ни малейшей, ибо читать им проповедь все равно, что метать бисер перед свиньями. Но тем не менее и этой возможности научиться чему-либо их никто не лишает. Нет! Я уже говорила и сейчас еще раз повторю: негры — низшая раса и всегда будут низшей расой. Им ничто не поможет. Я родилась и выросла среди негров, и я их хорошо знаю, а вы, кузина Офелия, не знаете.
Мисс Офелия считала, что ею сказано достаточно, и на сей раз решила промолчать. Сен-Клер начал негромко насвистывать что-то.
— Перестаньте свистеть, Сен-Клер, — сказала Мари. — У меня разбаливается голова от вашего свиста.
— Слушаюсь, — ответил он. — Что вы еще хотите от вашего покорного слуги?
— Я хочу, чтобы вы поняли, как я страдаю. В вас нет ни капли сочувствия ко мне!
— Ангел мой осуждающий! — воскликнул Сен-Клер.
— Меня раздражает ваш тон!
— Каким же тоном вы прикажете мне разговаривать? Я готов на все, лишь бы угодить вам.
В эту минуту в саду послышался веселый смех. Сен-Клер вышел на веранду, отдернул шелковую штору и тоже рассмеялся.
— Что там такое? — спросила мисс Офелия.
В саду на дерновой скамейке сидел Том; в каждой петлице его куртки торчало по веточке жасмина, а весело смеющаяся Ева надевала ему на шею гирлянду из роз. Сделав свое дело, девочка, словно воробушек, вспорхнула Тому на колени и снова залилась веселым смехом.
— Какой ты смешной, дядя Том!
А Том улыбался своей маленькой хозяйке спокойной, доброй улыбкой и, кажется, был не меньше ее доволен всем этим. Однако при виде Сен-Клера на лице у него появилось не то испуганное, не то извиняющееся выражение.
— Огюстен, как вы допускаете подобные вещи! — воскликнула мисс Офелия.
— А что тут плохого? — удивился Сен-Клер.
— По-моему, это просто ужасно!