Хижина дяди Тома

Легри сжег и письмо и локон, но, глядя, как огонь пожирает их, он внутренне содрогался, думая об адском пламени. С тех пор чем он только ни пытался заглушить в себе воспоминания об этом — попойками, разгулом, богохульством, — ему ничего не помогало, И по ночам, когда среди глубокой тишины он оставался наедине со своей неспокойной совестью, перед ним вдруг вставал бледный призрак матери, он чувствовал, как ее локон мягко обвивается вокруг его пальцев, и, весь в холодном поту, вскакивал с постели…

— Проклятый негр! — бормотал Легри между глотками пунша. — Где он достал эту штуку? Ни дать ни взять тот самый… Уф! Я думал, все забыто, да где тут забыть! Ох, тоска какая! Эмми, что ли, позвать? Она ненавидит меня, да я на это не посмотрю, заставлю ее спуститься вниз!

Он вышел в темные сени, в дальнем конце которых виднелась лестница во второй этаж. И лестница и сени, когда-то пышно убранные, были теперь завалены всяким хламом, заставлены ящиками. — Голые ступеньки уходили во тьму. В разбитое полукруглое окно над дверью лился слабый лунный свет. Воздух здесь был затхлый, в нем чувствовалась пронизывающая сырость, как в склепе.

Легри остановился у лестницы и прислушался. Наверху кто-то пел. Как странно и жутко было слышать пение в этом запущенном, старом доме! А может, у него просто нервы разгулялись? Тсс!..

Сильный и нежный голос пел песню, излюбленную рабами:

Слезы, слезы,
Плач и слезы у престола господня…

— Вот проклятая! Придушить ее мало! — пробормотал Легри. Потом крикнул: — Эмми! Эмми!

Но ответом ему послужило эхо, насмешливо повторившее его зов. А звонкий девичий голос продолжал:

Расстаются навеки.
Расстаются навеки
Мать и сын у престола господня…

Легри поднялся на одну ступеньку и снова замер. Он постыдился бы признаться в этом самому себе, но крупные капли пота выступили у него на лбу, сердце ёкнуло от страха. Ему показалось даже, будто во тьме перед ним мелькнуло что-то белое. Уж не призрак ли это покойной матери?

— Теперь мне ясно одно, — прошептал он, нетвердыми шагами возвращаясь в гостиную: — этого негра надо оставить в покое. Тут без колдовства не обошлось. Иначе с чего бы меня так знобило и прошибало потом! Откуда он взял этот локон? Неужто тот самый? Да нет, не может быть! Ведь тот я сжег, сжег собственными руками. Не из пепла же он возродился!.. Довольно вам спать, проснитесь! — Легри засвистал и топнул ногой на собак.

Но те сонно повели на него глазами и не двинулись с места.

— Сэмбо и Квимбо, что ли, позвать? — продолжал Легри говорить сам с собой. — Пусть спляшут, повеселят меня, раз* гонят эти черные мысли.

Он надел шляпу, вышел на веранду и затрубил в рог, вызывая своих верных приспешников.

Когда Легри бывал в хорошем расположении духа, он часто призывал к себе Квимбо и Сэмбо и, предварительно напоив этих головорезов, развлекался их пением, плясками или дракой — в зависимости от настроения.

Возвращаясь от Тома около двух часов ночи, Касси услышала несущиеся из дома дикие крики, посвист и улюлюканье вперемешку с оглушительным лаем собак.

Она поднялась на веранду и заглянула в окно гостиной. Легри и оба надсмотрщика, вдребезги пьяные, горланили песни, орали, метались по комнате, опрокидывая стулья, и строили друг другу нелепые и страшные рожи.

Касси отвела рукой створку ставни и долго смотрела на то, что творилось в гостиной. Ее темные глаза горели презрением и яростной злобой.

— Неужели грешно избавить мир от такого мерзавца? — прошептала она.

Потом круто повернулась, вошла в дом с черного хода и, поднявшись по лестнице, постучалась к Эммелине,

Глава XXXVI ЭММЕЛИНА И КАССИ

Касси открыла дверь и увидела, что Эммелина, бледная от страха, сидит, забившись в дальний угол комнаты. Девушка вздрогнула, но, узнав Касси, бросилась к ней, схватила ее за руку и сказала:

— Касси! Как я рада! Я думала, это… Боже мой, если б ты знала, что там делается весь вечер!

— Мне ли не знать! — сухо сказала та. — Я не в первый раз это слышу.

— Касси! Если бы убежать отсюда! Все равно куда: на болота, где змеи, — куда угодно! Неужели нам отрезаны все пути?

— Отсюда только один путь — в могилу, — сказала Касси.

— И ты никогда не пробовала убежать?

Другие пробовали, а я видела, чем это кончалось.

— Я готова скитаться по болотам, глодать древесную кору! Пусть там змеи! Лучше жить среди змей, чем около этого человека! — волнуясь, говорила Эммелина.

— Многие так думали, — ответила ей Касси. — Но на болотах долго не пробудешь: выследят с собаками, приведут обратно, а потом… потом…

— А что он сделает, если поймает? — Девушка жадно всматривалась ей в лицо, дожидаясь ответа.