Хижина дяди Тома

— Спроси лучше, чего он не сделает, — сказала Касси. — Этот человек изучил свое подлое ремесло среди пиратов в Вест-Индии. Ты потеряешь сон, если послушаешь, что мне приходилось видеть здесь, и узнаешь, как он похваляется своими подвигами. У меня, бывало, по неделям стояли в ушах вопли его жертв. Ты еще не видела пустырь за поселком, не видела сухое дерево с обуглившимся стволом, а под ним горы золы. Спроси кого хочешь, что там делалось, и тебе никто не посмеет сказать правду.

— Какую правду?

— И я тебе не скажу. Мне даже вспомнить об этом страшно. А что будет завтра, если Том не покорится ему?

— Боже мой! — прошептала Эммелина и побелела от ужаса. — Что же делать, Касси?

— То, что делаю я: пить! Сначала мне тоже было трудно привыкнуть к этому, а теперь не могу без вина. Надо же иметь какую-то радость в жизни. Выпьешь — и кажется, что не так уж все страшно вокруг.

— Моя мать предостерегала меня: никогда не пей, — сказала Эммелина.

— Мать тебя предостерегала! — с горечью воскликнула Касси. — Кому нужны материнские предостережения! Нас покупают, за нас платят деньги, и мы не принадлежим самим себе. Вот так-то! Пей, Эммелина, пей, сколько сможешь, и тебе станет легче.

— Касси, Касси, пожалей меня!

— Пожалёть? А разве я не жалею? Ведь у меня тоже была дочь! Где она? Кто над ней сейчас властвует, одному богу известно. Наверно, пошла по стопам своей матери. И ее детей ждет та же участь. И не будет этому конца, ибо над нами тяготеет вечное проклятие!

— Лучше бы мне не родиться на свет божий! — воскликнула Эммелина.

— Я тоже не раз говорила это и давно наложила бы на себя руки, да вот только решимости не хватает, — сказала Касси, устремив в темноту тяжелый, полный отчаяния взгляд.

— Это большой грех, — прошептала Эммелина.

— А разве не грех жить так, как мы живем?

Эммелина отвернулась от нее и закрыла лицо руками.

Пока обе женщины разговаривали наверху, попойка в гостиной кончилась, и мертвецки пьяный Легри успел заснуть.

Сон у него был неспокойный, полный странных видений. Вот перед ним вдруг выросла женская фигура, закутанная в саван. Холодная рука легко коснулась его лба. Он узнал, кто это, узнал, не видя лица, и задрожал всем телом. Потом все тот же локон обвился вокруг его пальцев, скользнул выше и словно петлей, сдавил ему шею, не давая дышать. Послышался леденящий кровь шепот. И вдруг перед ним разверзлась бездна, чьи-то руки толкали его туда, он отбивался от них, не помня себя от ужаса, и, оглянувшись, увидел Касси. Она смеялась и тоже протягивала к нему руки, а за ее спиной стоял тот призрак… но уже без савана, и это была его мать, Она медленно отвернулась от своего сына, и он, не удержавшись на краю бездны, полетел вниз под дьявольские визги, крик и хохот.

Ночь миновала. Розовый свет спокойной утренней зари уже проникал в окна. Легри открыл глаза и прежде всего выругался. Разве для него свершалось ежедневное чудо утра, разве для него играли золотом и пурпуром лучи восходящего солнца? Не замечая всего этого, он встал, пошатываясь, со своего ложа, налил себе стакан коньяку и опорожнил его до половины.

— Ну и ночка выдалась! — пожаловался он Касси, которая в эту минуту вошла в гостиную.

— Это не последняя. Таких ночек у тебя еще много будет, — сухо сказала она.

— Почему это?

— Скоро узнаешь почему, — тем же тоном ответила Касси. — А теперь, Саймон Легри, послушайся моего совета.

— Очень они мне нужны, твои советы!

— Послушайся меня и оставь Тома в покое, — продолжала Касси, прибирая комнату.

— А почему ты о нем заботишься?

— Почему? Да я сама не знаю почему. Если тебе ничего не стоит искалечить в самое горячее время работника, за которого уплачено тысяча двести долларов, то меня это и подавно не касается. Я все, что могла, для него сделала.

— Вот как? А кто тебя просит вмешиваться?

— Никто не просит. Я не первый раз выхаживаю твоих невольников, спасаю тебе немалые деньги, и вот какая меня ждет благодарность! Проиграешь ты свое пари, еще как проиграешь!

У Легри, подобно многим из его собратьев, была только одна цель в жизни: снять как можно больше хлопка со своих полей, и он держал пари с другими плантаторами, что у него будет самый богатый урожай в этом году. Таким образом, Касси с чисто женской хитростью затронула в нём самую чувствительную струнку.

— Ну ладно, на сей раз с него хватит, — сказал Легри, — только пусть попросит у меня прощения и даст слово больше не дурить.

— Этого он не сделает, — сказала Касси.

— Не сделает?

— Нет.

— А позвольте узнать почему? — с величайшим презрением спросил Легри.

— Потому что он поступил правильно и прекрасно знает это. Выходит, каяться ему не в чем.

— А какое мне дело, знает он или не знает? Негру как велено, так он и должен говорить, не то…

— …не то этот негр не сможет работать, и ты проиграешь пари.

— Да он живо пойдет на попятный! Что я, негров не знаю? Сегодня же утром будет скулить как собака.

— Не будет, Саймон. Таких людей ты еще не встречал. Том умрет медленной смертью, а не покается.

— Посмотрим. Где он? — спросил Легри, выходя из гостиной.

— В чулане при мастерской, — ответила Касси.