Хижина дяди Тома

Этот вопрос с ужасом задавали себе и невольники, хорошо знавшие жестокий и бесчувственный нрав госпожи, в руках которой они теперь находились. Всем было известно, что снисходительность, до сих пор проявлявшаяся по отношению к ним, зависела не от хозяйки, а от хозяина, и что теперь, когда его не стало, ничто уже не оградит их от тирании этой женщины, которую горе еще более ожесточило.

Прошло недели две после похорон. Мисс Офелия работала у себя в комнате. Раздался робкий стук в дверь: вошла Роза, хорошенькая маленькая квартеронка, о которой мы уже неоднократно упоминали. Волосы ее были растрепаны, а глаза вспухли от слез.

— О мисс Фили! — воскликнула она, падая на колени и хватаясь за складки платья Офелии. — Пойдите, пойдите к госпоже, заступитесь за меня! О, горе мне, горе! Она хочет отправить меня в исправительный дом, чтобы меня там выпороли… Вот, посмотрите! — И она протянула мисс Офелии какую-то бумажку.

Это был приказ, написанный нежной и белой ручкой Мари и адресованный содержателю дома для бичевания рабов с требованием нанести предъявительнице пятнадцать ударов кнутом.

— Что ты натворила? — спросила мисс Офелия.

— Вы ведь знаете, мисс Фили, у меня такой скверный характер… Я, конечно, виновата. Я примеряла миссис Мари платье… Она дала мне пощечину. Я не удержалась и сказала… Я была невежлива… Она объявила, что сумеет справиться со мной и раз навсегда отучит слишком высоко поднимать голову. И она написала вот это и приказала отнести. Лучше уж меня убили бы на месте!

Мисс Офелия сидела, в нерешительности держа бумажку в руках.

— Видите, мисс Фили, — продолжала между тем Роза срывающимся голосом, — я не кнута боюсь… если бы секли меня вы или миссис Мари… Но ведь пороть меня будет мужчина, да еще такой ужасный! О мисс Фили, стыд, стыд-то какой!

Мисс Офелии и до этого было известно, что существовал общепринятый обычай посылать женщин и даже молодых девушек в специальные заведения, где их пороли мужчины, достаточно подлые и гнусные, чтобы заниматься таким ремеслом. Поэтому, когда к ней прибежала Роза, в душе мисс Офелии вспыхнуло чувство оскорбленной женской чести. Но, как всегда, осторожная и умеющая владеть собой, она сдержалась.

— Побудь здесь, дитя мое, — сказала она внешне спокойно, скомкав в руке бумажку, — я попробую поговорить с твоей госпожой.

— Позор! Возмутительно, чудовищно! — шептала она, направляясь в комнату Мари.

Она застала Мари сидящей в глубоком кресле. Мэмми расчесывала ей волосы, Джэн растирала ноги.

— Как вы чувствуете себя сегодня? — спросила мисс Офелия.

Глубокий вздох, глаза полузакрылись — таков был первый ответ Мари.

— О, я и сама не знаю, кузина, — томно произнесла она спустя несколько мгновений. — Не хуже, чем мне вообще дано себя чувствовать… — И она вытерла глаза батистовым платочком с черной каймой в палец шириной.

— Я зашла к вам, — начала мисс Офелия с тем легким и сухим покашливанием, которое нередко служит предисловием к затруднительному разговору, — я зашла к вам поговорить об этой несчастной Розе…

Глаза Мари широко раскрылись, кровь залила ее бледные щеки, и она резким тоном произнесла:

— Не понимаю! В чем дело?

— Она раскаивается в своем проступке.

— Неужели? Она еще не так будет раскаиваться! Слишком долго я терпела наглость этой твари.

— Но не можете ли вы наказать ее как-нибудь по-другому? Не так позорно?

— Наоборот! Чем позорнее, тем лучше! Этого-то я и хочу. Всю жизнь она кичилась тем, какая она хрупкая, нежная, гордилась своей смазливой физиономией и господскими манерами. Она, в конце концов, совершенно забыла, кто она такая. Я дам ей такой урок, который сразу сломит ее гордость!

— Но, кузина, если вы уничтожите у молодой девушки чувство стыдливости, вы тем самым развратите ее…

— Стыдливость? — воскликнула Мари, презрительно засмеявшись. — Подходящее слово, нечего сказать, для такой твари! Я заставлю ее понять, что она, несмотря на все свои ужимки, ничем не лучше любой потаскушки, которая в лохмотьях шатается по улицам… Не посмеет она больше задирать передо мной нос!

— Я уверена, что потом вы пожалеете об этой жестокости, — все еще сдерживаясь, проговорила мисс Офелия.

— Хотела бы я знать, в чем здесь жестокость! — воскликнула Мари. — Я приказала нанести ей всего пятнадцать ударов и добавила, чтобы ее били не слишком сильно. Какая же тут жестокость?

— Вы не видите здесь жестокости? Так будьте уверены: любая молодая девушка предпочтет смерть такому наказанию.

— Возможно, но только девушка, обладающая вашей чувствительностью. Эти твари к таким вещам привыкли. Нет другого способа справиться с ними. Дайте им только волю, и они так зазнаются, что с ними не будет никакого сладу. Это и случилось с моими рабами. Но теперь я уже начинаю с ними справляться по-своему, и пусть они знают, что им грозит порка, если они не изменят своего поведения.