Хижина дяди Тома

Странные видения обступили Легри. Среди тяжелого, беспокойного сна к его изголовью приблизилась закутанная в покрывало женщина и остановилась подле него. Холодной рукой коснулась она его лба. Ему чудилось, что он узнает ее, несмотря на покрывало, скрывавшее лицо. Легри затрепетал. Снова показалось ему, что длинные волосы обвиваются вокруг его пальцев, затем они обхватили его шею, сжимая ее все крепче и крепче. Вот ему уже нечем дышать. Ему чудилось, что он слышит чьи-то голоса, и то, о чем они шептали, заставляло кровь леденеть в жилах. Потом ему померещилось, что он бредет по краю бездны, с трудом удерживая равновесие и борясь со смертельным страхом. Чьи-то черные руки хватали его, раскачивали и швыряли в пропасть. Тогда появлялась Касси. Она хохотала и толкала его в глубину. А женщина с закрытым лицом отбрасывала покрывало — это была его мать. Она отворачивалась от него, и он падал, в то время как со всех сторон слышался смутный шум: стоны, крики и дьявольский хохот.

Легри проснулся.

Спокойные бледно-розовые лучи зари скользили по комнате. О, какая красота, какая свежесть окружают рождение каждого нового дня и словно говорят человеку: «Взгляни, вот еще одна возможность предоставлена тебе… Борись за правду, за любовь и добро!»

Но грубый, опустившийся до уровня зверя Легри проснулся с проклятиями и ругательствами на устах. Какое значение имел для него алый багрянец — чудо, возобновляющееся каждое утро! Налив в стакан водки, он отпил до половины.

В комнату вошла Касси.

— Я провел ужасную ночь, — сказал Легри, обращаясь к ней.

— Вам еще не то придется пережить, — сухо ответила Касси.

— Что ты хочешь этим сказать, дрянь?

— Увидите сами, скоро увидите… А теперь, Сэймон, я хочу вам дать добрый совет.

— К черту!

— Мой совет, — продолжала она невозмутимо, прибирая разбросанные по комнате вещи, — мой совет: оставить Тома в покое.

— А тебе что за дело?

— Мне, конечно, все равно. Если вы платите за негра тысячу двести долларов и калечите его, да еще в самое горячее время, мне это, конечно, безразлично! Я постаралась вылечить его.

— Послушай, скажи правду: почему ты вмешиваешься в мои дела?

— И в самом деле, почему? Я сберегла вам несколько тысяч долларов тем, что заботилась о ваших рабах. И вот благодарность! Если ваш урожай будет ниже, чем у других, вы проиграете пари. Томпкинс одержит верх, и вы расплатитесь, как того заслужили. Вот и все! Воображаю, как глупо вы тогда будете выглядеть!

У Легри, как и у многих плантаторов, была одна честолюбивая мечта — собрать самый большой урожай в округе. Он заключил в соседнем городке множество пари, что его урожай будет выше, чем у соседей, и Касси умело коснулась этой единственной струнки, способной прозвучать.

— Пусть так. Согласен. Но пусть он попросит у меня прощения и даст обещание впредь вести себя лучше.

— Он этого не сделает.

— Вот как! Не сделает?

— Нет!

— Почему же, сударыня? — с пренебрежительной улыбкой спросил Легри.

— Потому что он прав, потому что он знает это и не согласится признать, что ошибался.

— Пусть этот пес думает, что ему угодно, но он скажет то, что я пожелаю, или…

— Или вы погубите урожай, не дав ему возможности работать в такое время, когда дорога каждая минута!

— Но он покорится, говорю тебе! Или я не знаю, что такое негр? Сегодня же утром он будет ползать у моих ног, как собака!

— Нет, Сэймон, людей такого сорта вы не знаете. Вы можете убить его, но не заставите его признать себя виновным.

— Посмотрим! — резко проговорил Легри, направляясь к выходу. — Где он находится?

— В старом складе.

Несмотря на решительный тон, каким он говорил с Касси, Легри, однако, ощущал какое-то внутреннее беспокойство. Ночные видения и советы Касси быть осторожным произвели на него сильное впечатление. Он не желал поэтому, чтобы кто-нибудь присутствовал при его разговоре с Томом. Он собирался, в случае, если угрозы не окажут нужного действия, отложить свою месть до более удобного времени.

Ласковые лучи утренней звезды проникли и в жалкое убежище раба, и в душу его снизошел покой. Советы и предупреждения Касси не только не поколебали его решимости, но, наоборот, заставили его встрепенуться. Том говорил себе, что этот нарождающийся день, может быть, станет его последним днем. Поэтому он был полон торжественного покоя, и шаги его мучителя не пробудили в нем страха.

— Ну, парень, — сказал Легри, презрительно пнув его ногой, — как поживаешь? Не говорил я разве, что кое-чему тебя научу? Что скажешь? Урок подействовал? Не собираешься ли ты угостить бедного грешника подходящей проповедью?

Том не ответил.

— Эй ты, скотина, встань! — крикнул Легри, вторично толкнув его ногой.

Человеку в таком состоянии, в каком был Том, встать было очень трудно. Том сделал тщетную попытку подняться. Легри грубо захохотал.

— Что-то ты не слишком проворен, Том! — продолжал он насмехаться. — Не простудился ли вчера вечером?

Но Тому все же удалось подняться, и он со спокойным и ясным лицом стоял перед своим хозяином.