Хижина пастыря

Я позволил ему прикоснуться ко мне один-единственный раз, и то через много месяцев. Я решил побрить голову, кое-как одолел половину, и тут Финтан сказал – погоди, дай я доделаю нормально. На доделку у него ушла вечность. Лезвие в руках дрожало. Потому что я предупредил. Я не потерплю, если меня облапит мужик. Уж не знаю, то ли Финтан нервничал, то ли сгорал от желания. Ворчал – ради всего святого, юноша, прекрати ерзать. Ли говорит, я дерганый, как бездомный пес. В общем, так долго меня еще не стригли. Тем не менее Финтан справился достойно, хоть и заявил, что ему жаль превращать меня в каторжника, даже ради любви, даже ради моей Жанны д’Арк.

До меня не сразу дошло, только через минуту-другую, но когда дошло, то я чуть не сбрендил. Будто оса в задницу ужалила. Девчонка из кино! Которая в костре, стоит гордо, а разные там короли, воины, языки пламени и ржущие потные ублюдки не в силах ее сломить.

Даже ради любви, сказал Финтан. Даже ради обритой налысо девчонки, ради Ли – вот что он имел в виду. Ах, чтоб тебя, подумал я, ты ж говорил, что не лазил по моему телефону, ни в тот раз, ни после. Откуда ж, твою налево, ты тогда знаешь, на кого она похожа?!

Там уже и заряда батареи-то, наверное, оставалось на волосок. Я даже не проверял больше, не осмеливался – вдруг этот последний лучик энергии понадобится мне позже, а его профукали! Профукал Финтан, мать его, Макгиллис. Пока я охотился и добывал нам пропитание, он, будто грязный дикий кот, рылся в моих вещах, шарил по ним своими лапками и глазками. Святоша хренов. Как же я злился, господи!

Но гада не трогал. Я тоже горел на костре, своем собственном. И не терял контроля.

Я немножко постоял. Потер лысую голову, покрытую струпьями. Стряхнул волосы с рук и груди. Затем прошел в свой лагерь, откопал телефон и увидел, что он полностью разряжен. Я спрятал телефон в пустотелом бревне, где его не найдут ни Финтан, ни любой другой козел. Батарея или не батарея, а мой телефон не тронь!

Пару минут я потратил на какое-то бедное дерево – ободрал с него кору. Потом вернулся, злой как тысяча чертей, и от души наорал на старикана. Сказал – он не имел ни малейшего права, извращенец грязный. Финтан поклялся, что ни разу не трогал мобилку. Соврал, сто процентов. Я рявкнул – с меня хватит, достало до ручки! У него нет силы воли, он ведет себя как ребенок, мать его, он мне противен! Финтан посмотрел на меня щенячьим взглядом. Когда не сработало, задрожал губой. Я выплюнул – переломать бы тебе все пальцы, но я не буду, потому что тогда мне придется одному выполнять работу за обоих. Дальше у меня закончились слова, Финтан поплелся в хижину, лег на кровать и захныкал.

День был испорчен. Я взял «браунинг» и свалил. Чуть не ушел навсегда в тот раз. Правда. Я бродил возле кряжа и думал – сейчас вернусь в лагерь, соберу вещи да и слиняю нафиг. Но потихоньку я поостыл. От простой ходьбы, между прочим. Вокруг сновали разные птички – вьюрки и перепелки, другая живность; было чем отвлечься от придурка Финтана.

В обед я вспугнул большого рыжего кенгуру. Если честно, мы вспугнули друг друга. Он посмотрел на меня, будто глазам своим не поверил, будто мне здесь находиться не положено. Я выстрелил, когда кенгуру решил ускакать. Он крутнулся, словно в танце, и рухнул, а мне вдруг стало тошно.

Я не подходил к самцу несколько минут. Осторожничал. Он ведь мог вспороть мне живот, если еще не умер. Но не только поэтому. Еще мне было грустно; я ни разу не испытывал подобного, когда наступала моя очередь валить козу в мельничном дворике. Сейчас же я не горел желанием смотреть на результат своего выстрела. У козы такие глаза, что убить ее легко. Тупые зрачки-щелочки, как у змеи. Смотришь в них – и перестаешь чувствовать себя сволочью, и делаешь то, что необходимо сделать. У кенгуру глаза большие и круглые, коровьи, и это все меняет. То же самое с собаками и кошками. Я не способен их убивать, даже из милосердия.

Миссис Махуд зашла к нам, когда мама только заболела. Мы думали, зашла проведать больную, но как бы не так. Сказала – у нее дома целая орава котят, которые никому не нужны, но не хватает духу разобраться с ними самой. Не мог бы это сделать мистер Клактон? Он-то ведь не особо привередливый. Мама прям окаменела и быстренько выпроводила гостью. Будто мормонку чокнутую. В тот же вечер возле сарая появилась торба с котами. Капитан, вернувшись, буркнул – ни хрена он делать не будет – и оставил их на том же месте. Через два дня тетка заявилась опять, увидела мяукающую сумку и заголосила. Мама была в постели, Кэп – в магазине, так что тетка набросилась на меня. Ах, разве можно так мучить бедных животных? Да как же мне не стыдно?

Ну, я схватил эту паршивую извивающуюся торбу и вынес со двора. Тетка потопала за мной. Я дошел до ее дома, пнул калитку, шагнул во двор. Оглядел крыльцо – белые лебеди, цветочки, все дела. И с полной дури заехал котятами по перилам веранды. Четыре, пять, шесть раз. Тетка каркнула, будто придушенная ворона. Посмотрела на меня, как на монстра. Мать ее. Даже спасибо не сказала.