Хижина пастыря

Я хотел спросить, где Финтан видел яму, вырытую бульдозером и заполненную телами. И еще я не знал, что такое буддлея. Но я закусил губу и продолжил копать – спорить не хотелось. Через минуту опять заговорил, рассказал о тете Мардж и ее словах про хорошую смерть. Рассказал, как они меня прошибли. Неправильные слова, с какой стороны ни глянь.

Наверное, тетя хотела сказать, что твоя бабушка умерла легко, пояснил Финтан. Это действительно благо. Умирать можно очень тяжело…

Знаю, кивнул я.

Боюсь, что знаешь.

Я такое видел.

Да, юноша. Я ощущаю это в тебе ежедневно.

Если у одних смерть легкая, а у других тяжелая, то что имела в виду тетя?!

Ох, Джекси, кто же скажет?

Я думал, вы-то должны знать. Священник…

Финтан вдруг застонал.

Я не знаю, знаю ли я. Когда-то я ратовал за благородную кончину, за образчик храброй, прекрасной, безупречной смерти. Ей-богу, почти все, кого я знал и любил, отправились на поиски чего-то подобного, дабы воссоздать… Мы тогда помешались. Наверное, добрую половину отпущенного нам на земле времени потратили на организацию собственной хорошей смерти. Теперь это кажется мне абсурдным и порочным, совершенно чудовищным. Впрочем, не мне судить чудовищ. Не знаю, почему идея хорошей смерти отталкивает меня сейчас: то ли потому, что она сама по себе отталкивающая, то ли потому, что у меня больше нет мужества на ее поиски.

Я ничегошеньки не понял, заявил я Финтану. Можешь объяснить по-человечески?

Он прижал кулаки к голове. Для человека, который даже не брался за мотыгу, Финтан выглядел очень уставшим.

Ладно, сказал он. Тебе ведь известно, что такое самопожертвование?

Анзаки.

Ась?

Когда умираешь за свою страну, ответил я.

А, понятно. В общем-то, да. За семью, за страну, за веру.

А ты думаешь по-другому?

Меня воспитывали именно так, юноша. Вот это и есть хорошая смерть. По всей видимости. Однако нас с тобой кое-что объединяет. Мы оба испытываем отвращение к подобной точке зрения. Любая смерть ужасна, разве нет? Любой конец означает катаклизм, надругательство.

Финтан пожевал пластмассовыми зубами и пнул ржавую бочку. Старая посудина на сорок четыре галлона затряслась, но не покатилась.

Подонки, которые взрывают себя возле больниц и рынков. Идиоты, которые направляют самолет в городское здание. Они считают себя мучениками, понимаешь ли. Они этому учатся – тому, как обеспечить себе хорошую смерть.

Никакое это не самопожертвование, твою мать. Это убийство.

Знаешь, чтобы стать убийцей, тоже необходимо какое-никакое мужество.

Бред. Они психи.

Еще – солдат. Или бюрократ. Или священник, который внушает миллионам людей, что их смерть угодна Богу. Плод послушания, прекрасный узор, вплетенный в их благоговение перед жизнью…

Я плюнул на ладони, лишь бы отвести взгляд. Потому что уже пожалел о своих расспросах. Не любил я такие разговоры. И ненавидел глаза Финтана в такие моменты. Глаза бычка, идущего на убой. Не мог я смотреть на Финтана, меня начинало тошнить.

Джекси, порадуйся за свою бабушку. Легкая смерть достойна зависти. Тут нечего стыдиться. Любой здравомыслящий человек желал бы себе такой кончины – мирной, во сне. Верно?

На хрен кончину. Я вообще не хочу умирать. Буду сражаться до последнего.

Иногда сдаться труднее, чем умереть.

Господи, да что ты мелешь! Мужество, чтобы стать убийцей. Труднее сдаться. Гребаные слова! Где твои яйца, е-мое?!

Чепуха, мальчик. Мы еще не закончили рыть яму?

Держи, бросил я мотыгу в сторону Финтана. Сам, мать твою, заканчивай.

В небе над озером висели деревья, вниз головой. Выглядело красиво и забавно, как и рассказывал Финтан. Значит, хоть в чем-то он был прав. Эта картина мешала на него сердиться. Всего-навсего идиотский мираж, но я глазел на него, пока не смирился с тем, что он ненастоящий.

Короче говоря, ссоры у нас с Финтаном случались. Он называл это культурной беседой. И, похоже, не подозревал, что после некоторых его высказываний мне очень хотелось проломить ему башку. А может, старику было плевать. Но в общем-то все шло мирно, более-менее. Пока ветер не поменял направление и не подул с севера.

III

Погода у озера была примерно одинаковой изо дня в день. Утром, перед рассветом, поднимался восточный ветер. Днем он менялся на южный. Прям как в Монктоне в это время года. Кому-то, может, и надоедало, а меня вполне устраивало.