Хладные легионы

Рингил знает, что призывает аспектную бурю всякий раз, как проникает в Серые Края. Она кружит рядом, образуя едва заметную паутину вихрей. Осколки альтернативных реальностей стремятся к нему, будто струи воды во время ливня стекают в канаву.

«Все равно что существовать, будучи окруженным миллионом не похожих друг на друга вероятностей одновременно, – слегка пьяным голосом вещал один знаток двендской премудрости, оставшийся в Трелейне. – Только подумай, какая сила воли нужна, чтобы выжить в таких условиях. Средний крестьянин там попросту рехнется».

Это звучит безумно: Рингил, от которого не отреклись; Рингил, о котором семья заботится в достаточной степени – «…ну, может, он всего-навсего достаточно мягок, чтобы покоряться воле семьи…» – чтобы его проступки наказывались не серьезней высылки из Трелейна, с назначением на сомнительный дипломатический пост. Интересно, как его выдворили? С вежливой поспешностью и наградив местом, позволяющим сохранить лицо, с соблюдением протокола и со свитой… Отправили в благородную ссылку за тысячу миль от города, в степи – туда, где его склонности уже не могли бы приносить Дому Эскиат дурную славу, потому что в Трелейне не узнали бы, чем он занимается в глуши, а если бы и узнали, всем было бы наплевать.

Еще Рингил смутно задается вопросом, не встретил ли он альтернативного Эгара там, под небесами, просторными до боли. Эгара, который, возможно, не так решительно и беззаветно предан бабам.

В его груди просыпается чувство, опасно близкое к тоске.

«А что, если…»

Он растаптывает мысль каблуком.

«Не смей даже думать о таком, Гил. Альтернатив нет. Какая жизнь тебе выпала, такую и проживешь.

И не позволяй призракам поселяться в твоей голове».

Но он все равно косо поглядывает на Шенда, не в силах подавить порыв, и увиденное ему не нравится. Некогда изысканные черты поэта с течением лет обмякли и расплылись, неухоженные волосы повисли плетьми. Ногти обкусаны до мяса, живот свисает, как фартук на талии менялы. На самой плоти Шенда написано, словно выжжено каленым железом, что однажды утром он проснулся в изгнании и просто… сдался.

Глаза под набрякшими веками смотрят на Рингила в ответ.

– Чего уставился? Нравлюсь?

– Послушай, в Хинерионе не так уж плохо, – поколебавшись, говорит Рингил.

– Правда? Тогда почему ты уезжаешь?

– Я не… уезжаю. – Неожиданно для себя, Рингил слышит в собственном голосе замешательство. – Я…

Внезапно на него обрушивается образ черных парусов на горизонте.

– …умираю?..

Шенд хмыкает.

– По мне, все равно что уезжаешь. Да еще и в достойном обществе.

Рингил с трудом подавляет дрожь.

– Я просто не понимаю, что особенного в жизни в Трелейне, – говорит он поэту. – Ты почти все время был банкротом, вечно одалживал деньги то у Миляги Милакара, то у парней из Шелкового дома, а потом еле-еле сводил концы с концами, чтобы им все вернуть. Разве это лучше высылки в Хинерион с назначенным содержанием?

Шенд угрюмо глядит куда-то в сторону болота.

– Я не жду, что ты поймешь. С чего бы? Тебе всегда нравилось возиться в грязи. Сдается мне, ты с одинаковым удовольствием терся бедрами как с нашими смуглыми южными соседями, так и с любым другим сбродом.

– Ну, как бы да. Я же с тобой трахался, верно?

– Ой-ой! – Шенд, которого помнит Рингил, выражался яснее. И не вопил так пронзительно. – Вот до чего дошло, значит? Вообще-то не у меня в жилах течет кровь беженцев. И не моя кожа на солнце темнеет, словно у болотного крестьянина. И кто бы говорил?! Ты же по материнской линии практически родом из долбаной пустыни.

А этот довод, пронзительно выпаленный, ко всему еще и неточен настолько, чтобы его можно было назвать открытой клеветой и обнажить сталь – по крайней мере, в Рингиловской версии мира. «Беженцы с юга» отстоят от него на несколько поколений: они были ихельтетскими купцами, изгнанными в ходе одного из многочисленных религиозных расколов из-за толкования доктрины, сопровождавших рождение Империи. К тому моменту, как родилась мать Рингила, его предки давным-давно беспрепятственно смешивали кровь с местными жителями. Чересчур беспрепятственно, как считали некоторые, указывая на неудачные отдаленные ветви родового древа, чье родство с болотными жителями было, скажем так, трудно отрицать.

Но Шенд, скорее всего, этого не осознает. Как и подавляющее большинство мелких дворянских родов Трелейна, клан Шендов сам имеет на родовом древе веточки, от которых попахивает болотом. Собственно говоря, по лицу все видно. Рингил выбирает ответный удар с жестокой тщательностью: