Хлеб для черных голубей

Тюлененок покинул стены моей бурлацкой берлоги. И снова один в безвозвратном милом одиночестве – скрываюсь от врагов империи и злых темных сил… Пока вещи ее хранились при мне, теплилась еще надежда какая-то. Все отнято до последнего бантика.

Сколько неподдельного, нагольного юродства в этих словах, с каким хрустом надрывал я последнюю рубаху на базаре под гогот толпы и улюлюканье, обнажая сеченые плечи. И эта, кажущаяся всегда пошлой, уменьшительно-ласкательная аналогия с животным, на самом деле очень мила. Ведь только снисхождение до твари, разоблачает нас от гордых одежд человеческих.

***

Я проходил мимо нового магазина одежды, на крыльце которого стояла девушка. Она поздоровалась со мной, и в ней я узнал бывшую продавщицу продуктового отдела в еврейском магазинчике, который закрыт теперь на ремонт. Она вся была в новой спортивной одежде: штаны, кроссовки, олимпийка. «Ну вот, уже успела понавешать на себя всего», – подумал я, и мне немного стало жаль ее.

Магазинчик этот находился на первом этаже в соседнем доме, держали его две пожилые еврейки, я всегда ходил туда, пока не устроил им дебош по пьяни (до погрома дело не дошло). Потом стыдно было ходить. Но через какое-то время все забылось, и я снова захаживал в этот ближайший магазин, к тому же альтернативой ему был кавказский супермаркет, в котором торговали отвратительной готовой едой (только разогрей), в него я вообще ходил только по ночам – за водкой, пока не поругался с хозяйкой, и меня не забрала оттуда бригада ментов в бронежилетах, обеспокоенных наличием в моем кармане складного ножа. В общем, кавказские магазины – хуевая альтернатива еврейским, в еврейских все как-то поприятней, почище, и без этих волчьих оскалов.

Право не пить в проалкогольной, оккупационной России зарабатывается кровью и равноценно по значимости джеймсбондовскому праву на убийство.

Сгустки теплых снов

Сложности общения

На крутую гору откушенных голов младенческих, пригнувшись, встав на четыре конечности, как зверь, вершит восхождение некто обваренный, красный, с выпученными глазами и облетевшими волосьями. Он хватается за головяшки, как за выступы, они скатываются, сыпятся вниз веселым горохом. Почти добравшись до вершины, он срывается и катится вниз – в самое пекло, в кишащее головастиками чрево ада.

Этакий грешный Сизиф в преломлении христианского мировоззрения.

Она была не из тех, что раздвигают ноги после долгих ухаживаний, букетов роз и прочего, с ней все было понятно: разведенка, брошенка с ребенком на шее, даром что квартира своя в Орехово-Зуево. Она хваталась за любого, лишь бы не насильник и не извращенец. Но такого «любого» пока не находилось: лично меня смущали не ухоженные, с намозоленными темными бугорками пальцы ног ее, но большинство, видимо, отпугивала ситуация с квартирой. Дурочка вышла замуж за дага (от него же ребенок), а теперь не знает, как выписать его: у паршивца достаточно средств, чтоб выигрывать суды. Вдобавок он и физически неплохо развит, и силу свою готов применять (то дверь сломает, то ноги грозится переломать), так что нужно быть настоящим мужчиной, чтобы дать такому отпор, а где же такой явится во имя недалекой сироты с ребенком, играющей вечерами в Сони Плэйстейшн, а днем ищущей работу девочки на ресепшне.

Мы сидели с ней на кухне и пили чай, пока она это все рассказывала мне. Я смотрел на ее босые ноги под табуреткой; видимо, обратив внимание на мой взгляд, она сказала, что «какой-то извращуга» с сайта знакомств, готов был к ней приехать в любое время, чтоб лизать ноги. Я подумал: а видел ли он их, может, он передумает, когда увидит, лично я бы передумал, хотя и понимаю его страсть к девичьим розовым ножкам.