Хлеб печали

- Действительно, - охотно согласился барон. – Я и не подумал, что человек, который ловит ведьм и сажает людей в подвалы, обречен на подобные события. Немало людей, вроде доброго капитана, жаждут вашей крови! Я представляю вас лет через десять – высокомерный мрачный тип, покрытый шрамами, который сжег людей больше, чем все пожары в столице! Да уж, невелика будет удача встретиться с вами лицом к лицу на узкой дорожке.

- Благодарю, - еще холодней ответил Эрнст-Хайнрих. Картина, нарисованная бароном, ему вовсе не понравилась, и он сам удивился отчего. Разве не этого он хотел, когда представлял свое будущее? Чего он вообще хотел, если не этого? Эта внезапная мысль вильнула хвостиком у него в голове и исчезла.

- Хватит, - оборвал их наставник. Он тоже смотрел на барона хмуро, и Эрнст-Хайнрих удивился этому.

- Разве вы не благодарны Господу за ваше чудесное спасение? – вкрадчиво спросил барон фон Ринген, но он уже больше не смеялся. Между ним и наставником происходила молчаливая борьба, где каждый не хотел уступать, зная о собственной правоте, но откуда она появилась и почему именно сейчас Эрнст-Хайнрих не знал.

- Я всегда возношу Ему хвалу. Но есть вещи, которых я принять не могу и не хочу.

- Даже если речь идет о вашей жизни? Не слишком ли это глупо?

- Мы уже говорили об этом однажды, - обронил наставник. – Но я не хочу ссориться сегодня. И не хочу, чтобы когда-нибудь нам пришлось выступить друг против друга. Вы знаете, как зыбко наше положение сегодня и как все меняется во мгновение ока. Поэтому будьте благоразумны.

«И придержите язык», - хотелось добавить Эрнсту-Хайнриху, но он промолчал из уважения к возрасту барона.

Тот насупился и покраснел, и по его лицу стало ясно, что у него явно было, чем и как возразить, но принесенный обед прервал спор, и Эрнст-Хайнрих с разочарованием понял, что сегодня у него вряд ли получится узнать, о чем идет речь. Есть они, однако, не стали, и барон велел положить еду с собой, на случай, если они все-таки проголодаются в дороге, пока будут улаживать дела.

В дом барона они попали лишь к вечеру, и добрая хозяйка, увидев, что они устали и измотались, сразу же приказала готовить постель для гостей. От нее не укрылась та натянутость, что сопровождала их весь день, но Анна фон Ринген не подала и виду, что что-то не так: она была мила и гостеприимна, и особенно была мила с Эрнстом-Хайнрихом, вероятно, желая загладить свою вину. Увы, от усталости ему сложно было ответить тем же, и он только молча принимал ее помощь. Ему бы хотелось еще раз увидеть дочь барона фон Рингена, но если та и была здесь, то не показывалась гостям на глаза. Впрочем, как только Эрнст-Хайнрих увидел постель – хорошую, чистую постель, без клопов и пауков, с бельем из тонкого льна, – все мысли выветрились из головы. Хотелось спать – тяжелым, непробудным сном без сновидений, суток трое, не меньше.

Разумеется, он проснулся через несколько часов, потому что уснул слишком рано, и организм, отвыкший от того, что его балуют, прогнал всякий сон. Какое-то время он бездумно лежал, глядя на отблески лунного света на балках потолка, но затем услышал какой-то шум за окном: кто-то напролом ломился сквозь кусты.

- Ч-черт, - явственно проговорил пьяный и молодой голос внизу. – Проклятая луна, несчастливая луна… Куда я уронил ключ?.. Вечно она исчезает в самые поганые ночи. Тсс, тихо, - сказал он сам себе. – А то услышат. Моя бы воля – я не вернулся бы сюда никогда. Проклятый дом. Несчастливый дом.

Эрнст-Хайнрих сел на кровати, заинтригованный словами незнакомца. Тот бормотал себе под нос дальше, разыскивая свой ключ, и его голос больше не казался таким уж пьяным.

- А, это ты, - неожиданно заговорил барон, и Эрнст-Хайнрих тихо подошел к окну и прислонился лбом к стеклу, чтобы лучше слышать их разговор. – Ходишь как вор вокруг дома. Где ты был? Твоя мать волновалась. Опять кутил в городе со всяким отребьем? Неужели нельзя приехать к ужину, уважить мать, а не миловаться с какой-нибудь шлюхой, пропивая свой крест? – Барон говорил устало и совсем не похоже на себя. Кажется, он задавал эти вопросы уже сотню раз, и сотню раз не получал ответа.

- Любое отребье лучше, чем вы, - огрызнулся юноша, немедленно ощетинившись. – Я люблю свою мать, но она сейчас в хлопотах о сестре, поэтому оставьте меня в покое и не указывайте, что мне делать.

- Молчать, щенок! – прогремел барон. – Я слишком мало тебя порол и теперь ты дерзишь мне направо и налево!

- Щенок! – воскликнул юноша и неожиданно захохотал. Нет, он все-таки был пьян. – Как вы точно определили мое благородное происхождение! Благодарствую за него, многоуважаемый отец! Я – никогда – не забываю - об этом.

- Прекрати, - с отвращением проговорил барон. – Если бы я мог, я никогда бы не… Я… - он смешался, явно не находя слов.

- Да-да, - с насмешливой болью поддержал его юноша. – Вы, конечно бы, не оставили мне такого наследства. Это я уже слышал. От вас, кто всегда говорил, что нет смысла сожалеть о содеянном. Вот и не сожалейте. Но и не пеняйте на то, что у других тоже есть свое мнение.