Хлеб великанов

Позже, когда Нелл спускала с плеч свое бальное платье, Вернон вдруг спросил:

— Нелл, как ты думаешь, я еще смогу писать музыку?

— Конечно. Почему же нет?

— Не знаю. Кажется, мне не хочется.

Она удивленно посмотрела на него. Он сидел, хмуро глядя перед собой.

— Я думала, только это ты и любишь.

— Любишь, не любишь... Такое нельзя выразить словами. Это не то, что ты

любишь. Это то, от чего не можешь избавиться, что тебя преследует. Как лицо, которое то

и дело представляется, даже если ты не хочешь его видеть.

— Вернон, дорогой, не надо.

Она подошла и опустилась на колени. Он порывисто прижал ее к себе.

— Нелл, дорогая Нелл, все пустяки, кроме тебя. Поцелуй меня...

Но он тут же возвратился к начатой теме.

— Знаешь, пушки создают образ, музыкальный образ. Не звук выстрелов, а

звуковой образ в пространстве. Это, наверное, вздор, но я так чувствую. — И через

минуту: — Как бы ухватить его?

Она осторожно отодвинулась. У нее словно появилась соперница. Открыто она

никогда этого не признавала, но втайне боялась музыки Вернона. Если бы это не так его

занимало!

Но, по крайней мере в эту ночь, победила она. Он опрокинул ее, прижимал к себе, покрывал поцелуями.

Однако, после того как Нелл уснула, Вернон еще долго лежал без сна, глядя в

темноту, видел лицо Джейн и очертания тела в узком платье тускло-зеленого атласа на

фоне малинового драпри — такой, какой он увидал ее в ресторане.

Он беззвучно сказал себе: «К черту Джейн!» Но знал, что так легко ему от нее не

избавиться.

В Джейн было что-то чертовски тревожащее.

Если бы никогда ее не знать!

На следующий день он ее забыл. Это было прошлое, и оно летело со страшной

быстротой. И очень скоро закончилось.

3

Все было как во сне, но сон кончился, и Нелл вернулась в госпиталь, как будто и не

уходила. Она отчаянно ждала первого письма от Вернона. Оно пришло — более пылкое и

безудержное, чем обычно, он как будто забыл о цензуре. Нелл носила его, приложив к

сердцу, и на коже отпечатались следы химического карандаша. Нелл ему об этом написала.

Жизнь продолжалась своим чередом. Доктор Лэнг ушел на фронт, его заменил

престарелый врач, с бородой, с привычкой повторять: «Благодарствую, сестра», — когда

ему подавали полотенце и помогали надеть халат. Большинство коек опустело, и Нелл

предавалась вынужденному безделью.

К ее удивлению и радости, однажды ее навестил Себастьян. Он был в увольнении и

по просьбе Вернона зашел к ней.

— Так ты его видел?

Себастьян сказал — да, они получали боеприпасы от части Вернона.

— Ну и как он, в порядке?

— О, он в полном порядке!

Что-то в его голосе вызвало тревогу Нелл. Она поднажала на Себастьяна, и тот

хмуро сказал:

— Ну, это трудно объяснить, но Вернон всегда был странный малый. Не хочет

смотреть фактам в лицо.

Он опередил свирепую отповедь, готовую сорваться с ее губ.

— Я ни в коей мере не хотел сказать то, что ты подумала. Он не боится. Он как

будто совсем не знает страха — хотел бы я быть таким же. Я говорю про другое — про

жизнь в целом. Грязь, и кровь, и шум — главное, шум! Непрекращающийся грохот с

короткими промежутками. Мне это действует на нервы, что же говорить о Верноне?

— Да, но что означают твои слова — не хочет смотреть в лицо фактам?

— Он попросту их не признает. Он боится думать и потому говорит, что здесь не о

чем думать. Если бы он, как я, признал, что война — это грязное, презренное дело, с ним

вообще все было бы в порядке. Но он не хочет смотреть на вещи честно и прямо. Какой

смысл говорить, что «ничего такого нет», если оно есть! А Вернон говорит. Он в хорошем

расположении духа, всему радуется, и это неестественно. Я боюсь... о, я сам не знаю, чего

боюсь. Но я понимаю, что мне не следует приукрашивать тебе состояние дел. Вернон

музыкант, у него нервы музыканта. Хуже всего, что он сам себя не понимает.

Нелл с тревогой спросила:

— Себастьян, как ты думаешь, что с ним будет?

— О! Скорее всего, ничего. Я пожелал бы Вернону оказаться в самом безопасном

месте и благополучно вернуться к тебе.

— Как бы я этого хотела!

— Бедненькая Нелл! Для всех вас это так скверно. Хорошо, что у меня нет жены.

— А если бы была... ты хотел бы, чтобы она работала в госпитале, или пусть лучше

ничего не делает?

— Со временем все будут работать. Так что лучше начать пораньше, так я думаю.

— Вернону это не нравится.

— Опять его страусиная позиция да плюс к ней — консерватизм, которого он

никогда, кажется, не преодолеет. Ему придется смириться с тем, что женщины работают, но он не будет с этим соглашаться до последней минуты.

Нелл вздохнула:

— Как все тревожно.

— Понимаю. А я тебе добавил тревог. Но я очень люблю Вернона. Он мой

единственный друг. Я надеялся, что, если расскажу тебе, ты сумеешь — ну, успокоить его, что ли. Или тебе это уже удалось?

Нелл покачала головой.

— Нет, по поводу войны он только шутит.

Себастьян присвистнул.

— В следующий раз постарайся, ладно?

Вдруг Нелл резко спросила:

— Может быть, он скорее разговорился бы с Джейн?

— С Джейн? — Себастьян смутился. — Не знаю. Может быть. Смотря по

обстоятельствам.

— Значит, ты так думаешь! Но почему? Скажи мне, почему? Она лучше умеет

посочувствовать или что?