Хлебушко-батюшка

Василий Павлович разогнулся, потянулся к коробке с папиросами. Не сразу — медленно, толчками отливала от лица кровь. Машинально сунув папиросу в рот, поднес горящую спичку. Глотнув дымка, откинулся назад — взгляд туманен, лежащая на столе рука неподвижна. За окном — красноватый свет луны, гудки машин, скрип повозок, голоса разъезжающихся.

В виски било равномерно и глухо, духота подступала к горлу. Встал, подошел к окну, толкнул полуоткрытую створку, открыл другую — ночная свежесть хлынула густо и обильно. Облокотясь на подоконник, высунулся наружу: площадь под окнами опустела; запоздавший председатель отвязывал коня; из-за угла с ревом выскочила полуторка, простучала кузовом, скрылась. Василий Павлович проводил ее взглядом.

Бюро кончилось сегодня мирно. Корзунков вел его спокойно, даже чересчур спокойно — так показалось Василию Павловичу. Он порывался с хлесткими вопросами к председателям, нервничал сам и хотел передать свое беспокойство другим, покрикивал на председателей, чтобы не думали, что все сойдет им с рук, но Корзунков то и дело останавливал его:

— Спокойно, спокойно, Василий Павлович. Нам ни к чему нервничать и срываться на крик. Положение тяжелое, но не безнадежное. Комбайнов не хватает, машин мало, а сроки поджимают. Давайте еще раз разберемся, что мы можем сделать своими силами. Помощь нам будет оказана, шлют нам с Кубани комбайны и из краевого центра грузовики. Но пока они идут по железной дороге, надо обходиться тем, что есть в наличии. Погода скоро переменится. Обещают затяжные дожди. Что ты хотел предложить, Василий Павлович, говори.

Но у Василия Павловича уже пропала охота говорить. Все-таки он отвел душу, вызвав к себе после бюро группу председателей. Первым пригласил Сукманова. Глянул на него исподлобья тяжелым взглядом:

— Ты что же это, а?!

— Да я, Василий Павлович…

— Вижу, что ты. Выполнил план и на том успокоился?

— Да ведь как получилось? Бож-же ты мой… я готов волосья на себе рвать, — Ерофей запустил пальцы в шевелюру.

— А ты поспокойней. Слышал, что говорил Яков Петрович?

Поглядел на Сукманова пристально — зрачки расширились. Сукманов ответил горящим взглядом, глаза горячечно блестели, под скулами затвердели желваки.

— Когда повезешь хлеб?

— Завтра.

— А не подведешь? — Сидя за столом, снизу уперся в него твердым взглядом.

— Завтра сам привезу квитанции.

— Ну иди.

Выскочил как ошпаренный. В дверях столкнулся с Кленовым, скользнул по нему, как ножиком, глазами.

Тот зашел и встал спокойно, на лице — ни тени смущения. Когда прошлой осенью вынесли ему выговор, пробкой вылетел с бюро. Потом, когда ругали, краснел, слушал молча, закусив губу и опустив глаза, но — уже выдерживал. Теперь — попривык, закалился — ничем его не прошибешь! Василий Павлович, как ни крепился, в сердцах бросил карандаш на стол. Он стукнулся и покатился, упал на пол. Кленов нагнулся, поднял карандаш, осторожно положил его к бумагам.

— Ну чего молчишь?

— А что говорить? Вы все знаете.

— Не послушался — трактор и машину на отвозке хлеба не использовал, вот и не выполнил плана хлебосдачи.

Недобро уставился из-под надвинутых бровей; волосы топорщились, сидел весь ощетиненный, как еж; взгляд нестерпимо колюч.

— Ты понимаешь, до чего ты докатился?

— Я не мог иначе.

— Невыполнение указаний органов Советской власти… Ты чуешь, чем это пахнет?

Василий Павлович резким движением оттолкнулся от кресла, вылез из-за стола, прошелся по кабинету.

— Что мне с тобой делать?

Издали, из угла, скосил взгляд: стоит, не шелохнется; парусиновый дождевик вздулся на спине горбом; под глазами синеватые круги. Не спит, как и он, ночами? Упрям, вбил себе в голову: ранняя зябь. Да я бы всей душой рад помочь, паши, ради бога. Но трактор, один трактор на день, на два мог бы снять для такого случая — сдал бы хлеб, отрапортовал и паши сколько душе твоей будет угодно. Василий Павлович тряхнул головой, вышел из угла. И, как бывало не однажды — походил, от сердца отвалило… Стоит, не ворохнется. И, как всегда, хоть бы слово в свою защиту. Молчун. Ругай не ругай — такой уж есть.

— Когда выполнишь план?

— Пришлете машин — завтра к вечеру отгрузим.

— Где я их тебе возьму? Рожу?

— Возьмите из других колхозов, где хлеба на токах нет. Или — чего проще — создайте сводный отряд и отправляйте в те хозяйства, где скопился на токах хлеб. Говорят, у Сукманова два дня простояли без дела машины.

— Ты Сукманова не трожь, — глухо проговорил Василий Павлович.

— Я не против Ерофея.

— Тебе еще тянуться да тянуться до него.

— Знаю.

— Поучился бы у Сукманова.

— Что есть у него доброго, перенимаем.

— Вот это другой разговор.

— Насчет сводного отряда я говорил вашему заму Панченкову.

— Что — он?

— Я думал, он вам докладывал.

— Ладно, этот вопрос мы решим. Поезжай домой и жми на хлебосдачу.