Хлоя. Как я умирала

– Хотя бы то, что мы просто их не найдем! Это не город, где можно позвонить и спросить – где ты, или увидеть по Braking News. Это, черт его дери, Эверест! Как я вообще на эту чушь мог согласиться, Хлоя! – он буквально прокричал это мне прямо в лицо.

– Перестань! Хватит меня отчитывать! Мне тоже страшно!

– Тебе страшно? Думать о страхе надо было тогда, когда ты все это затеяла! А теперь мы тут застрянем, и все потому, что ты решила поиграть в супергероя! Ты – архитектор, а не спасатель, все что ты можешь – это прикидывать, где лучше свет в спальне будет падать. Вытащить людей из беды и собаку из чертова пожара – это не одно и то же, пойми наконец! – его глаза буквально метали молнии, а слова ранили в разы сильнее колкого, как миллионы маленьких игл, ветра.

– Хватит! Просто заткнись и иди дальше! Твоя традиционная истерика – вот что точно нас не спасет, – со слезами на глазах прокричала я.

Эта его противная черта – становиться конченым говнюком в моменты отчаяния. Все дерьмо он щедрым потоком вываливал на меня, о чем, конечно, всегда искренне сожалел, когда его отпускало…Как всегда, это было редко – но метко.

– Хорошо. Идем. Прости. Я просто… Я в панике, – виновато прошептал Ник.

Вытерев перчаткой слезы, так некстати в секунду замерзшие на моей горнолыжной маске, я попыталась снова сфокусироваться на поисках, задвигая свои обиды подальше… Как в пелене снега совершенно отчетливо увидела несвойственный этому ледяному царству цвет – ярко оранжевый. Опережая меня на доли секунды, с щенячьим восторгом в голосе Ник прокричал:

– Палатки! Милая, мы нашли их! – ну вот, он уже забыл, как минуту назад был готов закопать меня на этом леднике. Привыкла ли я к тому, что его настроение меняется так же быстро как и небо над Парижем? Ничуть…

Это был мой первый опыт. И его я едва ли смогу когда—либо забыть. Когда мы наконец добрались до палаток группы, первым, что бросилось мне в глаза, было лицо девушки. Больше не было видно ничего. Ее тело, кажется, вмерзло в сугроб, а ветер так расчетливо сдул снег именно с ее лица, будто издеваясь над нами. Будто насмехаясь над нашими жалкими попытками сразиться со стихией, указывая на нашу ничтожность в этом мире. Кем бы мы ни были – против природы, против ее разрушительной силы – мы ничто. Грязь из—под ногтей.

Я встала как вкопанная. Все, что я могла видеть в этот момент – холодные, покрытые инеем глаза. Тот огонь в моем сердце, что все еще горел, что все еще пылал желанием сделать меня полезной, сделать лучом надежды… В минуту превратился в угли давно залитого костра. Замерз в глазах той, которую я не спасла. Я ничего не могу изменить. Я – всего лишь жалкая ошибка эволюции, чего бы я о себе не мнила. Я могу не замечать, как ломаются мои кости, и как что—то острое разрывает мою плоть, но я должна знать свое место: все, что я могу спасти в этом мире, – это свою собственную шкуру. Время для меня остановилось, я была готова разрыдаться или убежать, куда глаза глядят, но Ник, со свойственной ему теплотой, будто чувствуя пламя, пожирающее меня изнутри, прошептал:

– Просто не смотри. Другие тебя ждут.

И правда. Он всегда умел видеть лучшее. Я порядком свыклась с тем, что пальма первенства в номинации «Взрывной характер года» переходит у нас от одного к другому. Вероятность того, что кто—то из нас впадет в отчаяние, практически всегда была 50/50. С одним только различием, что мои внутренние фильтры всегда умели отличить агрессию на все живое от агрессии на мужа, а у него в ровном счете наоборот: во всем, что бы не случалось, была виновата я. Как единственная отдушина, на которую можно было вывалить все накопившееся дерьмо, не переча своему безупречному воспитанию. Никто об этом не знал, мама меня учила – не выноси сор из избы. И я не выносила. Когда все считали наши отношения И—ДЕ—АЛЬ—НЫ—МИ. А в те моменты, когда я сама была готова, как сейчас, сорваться с обрыва, я сама верила – они такие и есть.

И конечно же он оказался прав. В палатке, едва заметно за бесконечной вереницей снега и ветра, горел свет. Мы открывали молнии замков, опасаясь самого худшего… Но все остальные оказались практически целы и невредимы. Насколько это было вообще возможно в их положении… И это я тоже едва ли смогу забыть: эту перемешанную с болью, отчаянием и безразличием надежду. Адский авторский салат из самых ярких эмоций. И эти глаза для меня стали еще большим ночным кошмаром, чем глаза вмерзшей в ледник девушки. Ей я уже не могла помочь. Как бы я не пыталась, холод и сильный ветер сделали все до меня. Но эти люди… Они ждали больше, чем просто кислородные баллоны и провизию. Они ждали спасения, которое я дать им не могла. Я могла лишь только продлить их страдания…