Хлопоты ходжи Насреддина

И он сбивчиво поведал кази историю своих злоключений, не забыв присовокупить к ней все те страдания, коих он натерпелся от Насреддина. Шарифбек слушал крайне внимательно, не проронив за все время ни единого слова, а когда мулла закончил свой рассказ, то еще долго молчал, хмурясь и почесывая затылок.

— Да-а, — наконец протянул он. — Вам сильно досталось от этого нечестивца. Значит, вы полагаете, что те два шайтана, ожидавшие вас во дворе мечети…

— Были ходжа и его дружок Икрам.

— И после того как вы потеряли сознание…

— Они перенесли меня к вам, почтеннейший, — вновь качнул рогами мулла и преданно уставился в глаза кази.

— Да снимите вы, наконец, эти дурацкие рога! — взорвался кази. — Еще войдет кто-нибудь, а вы в таком виде.

— Да-да, конечно, — забормотал мулла, развязывая многочисленные веревочки, которыми бараний череп с давно погасшими огарками свечей в глазницах крепился к шкуре.

— И снимите эту вонючую шкуру. О всевышний, как же от вас несет!

— Но я не виноват! — воскликнул мулла, стягивая с головы череп. — Меня заставили прыгнуть в эту проклятую канаву.

— Вы дурак, мулла!

— Что? — опешил тот, застывая с черепом на коленях.

— Да-да, дурак, которого еще свет не видывал! — вскипел Шарифбек. — Вы решили бороться с Насреддином в одиночку, хотя нужно было все хорошенько обдумать сообща.

— Но ведь, насколько я знаю, он и вас обвел вокруг пальца, — прищурился мулла, а кази лишь поморщился, вспомнив о дележе клада.

— Сейчас это не имеет значения! — отрезал он. — Важно другое: если вас в таком виде застанут в моем доме…

— О великий кази! — в спальню Шарифбека вбежал его слуга и замер на пороге, увидев муллу, замотанного в шкуры и сплошь покрытого грязью. Мулла же поспешно спрятал череп, который все еще держал в руках, за спину и уставился в потолок, будто изучал лепнину.

— Держи язык за зубами! — бросил Шарифбек застывшему на пороге комнаты слуге.

— Слушаюсь, господин, — пробормотал тот, склоняя голову и прикладывая дрожащую ладонь к груди.

— Что ты хотел сказать?

— Там к вам пришли, — ожил слуга.

— Кого еще принесло в такую рань?

— Народ…

— Народ?

— Да-да, народ. Много народу. Они требуют защиты и справедливости, о справедливейший!

— Так, — щеки кази обвисли. — Мулла, вам нужно как можно скорее покинуть мой дом!

— Но как? Ведь там… — указал мулла в сторону окна.

— Проведи его к заднему ходу, — обернулся Шарифбек к слуге.

— Слушаюсь, господин! — вновь поклонился слуга.

— А я пока отвлеку этих оборванцев.

Кази тяжело поднялся с курпачей, натянул штаны с рубахой, накинул халат, поданный слугой, и вышел из комнаты. За его спиной мулла со слугой скользнули в боковой проход. Шарифбек, продолжая хмуриться, прошел в комнату, в которой он обычно вершил правосудие, и направился к дверям во двор, туда, где его ожидала нетерпеливо гомонящая толпа. Эта история ему совсем не нравилась. Все явно подстроено эти проходимцем Насреддином, но лучшим будет, разумеется, придать своему лицу невинный вид. Хотя вряд ли это поможет. В крайнем случае придется отдать им на откуп муллу — этого самовольного дурака. Ведь сам-то Шарифбек со всей этой глупейшей историей с шайтаном никак не связан. Знать бы только что задумал ходжа. В том, что это именно его проделки, Шарифбек нисколько не сомневался.

Несколько поколебавшись у закрытых дверей и решив, что мулле уже удалось скрыться, кази сделал шаг вперед, растворил створки дверей и вышел на лестницу, вертя в пальцах четки. Толпа перед его домом мгновенно стихла, устремив взоры на судью. Кази обвел людей надменным взглядом: одни смотрели на него с потаенным страхом, другие — с надеждой, третьи — с сомнением, в глазах четвертых читались откровенные сомнения. Однако, в толпе Шарифбек не обнаружил Насреддина. Не было и его дружка дехканина. Кази сначала решил, что это хорошо: выходило, приход к нему этих оборванцев никак с ходжой не связан. Но вспомнив о хитрости Насреддина, кази усомнился в своих преждевременных суждениях — с этим нечестивцем всегда нужно держать ухо востро. Но тягостные размышления Шарифбека никак не отразились на его лице — кази умел хорошо скрывать эмоции, иначе как бы он смог быть судьей и вершить правосудие, что с ним случалось крайне редко, и «кривосудие»? Это слово Шарифбек придумал сам, и оно ему очень нравилось, тем более что оно, вернее, то, что за ним скрывалось, приносило кази неплохой доход.

Выдержав многозначительную паузу, кази раскрыл полные губы и обратился к собравшимся:

— Что вас привело ко мне, люди, в столь ранний час?

— Защиты и справедливости, о кази! — выкрикнул башмачник Али, и остальные вновь загомонили.

— Правосудие — мой долг! — надменно ответил ему Шарифбек. — Поведайте мне о вашей беде.

Люди зашептались, не зная, как начать, и тогда вперед выступил Али и низко поклонился кази.

— Вчера ко мне во двор пробрался шайтан, — начал он.

— Постой, постой! — протянул к нему руку кази, делая крайне удивленное лицо. — Но я занимаюсь исключительно земными делами, а грешники — это по части муллы. Ведь только к великому грешнику мог явиться шайтан, и только мулла в силах разрешить твою проблему.