Хлопушка с прицелом

— Откуда вы знаете? — усмехнулась я. — Вы же вряд ли пробовали такой метод?

Виктор помолчал, потом сказал:

— Я думаю, в кинематографе — да и вообще в любом искусстве — никто и никогда ничего подобного не предпринимал.

— Ну вот видите! — обрадовалась я. — Герман — первопроходец. Как и во многом остальном.

— Вы так об этом говорите, — поежился Виктор, — словно вам нисколько не жаль Жнейцера.

— Нет, жаль, — вздохнула я. — Но не буду опять же лукавить — не настолько, чтобы я стала рыдать.

— А если Герман убьет меня? — спросил вдруг Виктор. — Тоже не заплачете?

Я улыбнулась:

— Ну что вы… Герману вы не конкурент.

Виктор, казалось, почти оскорбился.

— Простите, Галина, но, кажется, вы меня недооцениваете.

— Виктор, ну давайте посмотрим на это трезво. Как и Герману, вам пока не везет в профессии. Следовательно, вы с ним на равных. И именно поэтому вы ему не конкурент.

— Однако я могу стать таким в любой момент, — не сдавался он.

— Каким же образом?

— Допустим, мне дадут хорошую постановку, она станет успешной… Это ведь вполне возможная перспектива.

— Думаю, к тому времени, — сказала я, — Герман и сам станет успешным.

— Сколько же человек ему придется убить для этого? — покачал головой Виктор.

— Не переживайте, — подбодрила его я. — Ведь Герман заодно и вам, можно сказать, расчистит дорогу. То есть именно в этом его задача — освободить дорогу себе и таким, как он. Так что с его помощью перспектива преуспеть становится для вас не просто возможной, а даже довольно вероятной…

11

Моя откровенность в беседах с Виктором не затухала. Постепенно он узнал от меня обо всех преступлениях Германа. Я рассказала Виктору все, что сама знала об убийствах Тефина, Хучрая и Мумунина.

Именно после того как Герман расправился с последним, у меня состоялся с ним серьезный разговор.

— Герман, остановись, — потребовала я.

Он попытался отшутиться:

— Почему именно сейчас? Я только разошелся…

— Если ты не прекратишь, то я с тобой разойдусь, — пригрозила я. Конечно, это было лукавством. Что бы ни совершил Герман, я никогда не смогла бы бросить его по собственной воле…

Герман, однако, принял мои слова за чистую монету. Он изменился в лице, потом схватил меня в объятия, стал сжимать, целовать и умолять:

— Нет, нет, милая, только не это… Я этого не перенесу…

Я не выдержала и разрыдалась.

— А я, по-твоему, перенесу, если тебя вдруг поймают?! — заговорила я сквозь слезы.

— Да не поймают, не поймают! — упрямо твердил Герман.

В конце концов он пошел на попятную. Я его знаю: он совершенно не переносит моих слез. И когда я изредка позволяю себе расплакаться при нем, он способен сделать и сказать все что угодно, лишь бы я перестала плакать…

— Хорошо, — с большой неохотой выдавил наконец он. — Пусть Мумунин будет последним, раз уж тебе так этого хочется…

Слезы у меня моментально высохли.

— Правда? — воскликнула я, не скрывая радости.

— Правда-правда, — подтвердил Герман. — Тем более серьезных конкурентов на «Мосфильме» у меня уже, по сути, не осталось… Так — мелочь там всякая, которая и пощечины не заслуживает, не то что умерщвления…

— Ну конечно, Герман, конечно! — соглашалась я с ним. — Всех наиболее пакостных ты уже убрал с дороги… Больше и некого! Ты очень разумно поступаешь!

— Благодаря тебе, май дарлинг, — с улыбкой отозвался он. — Ты единственная, кто способен заронить в мою сумасбродную голову хоть крупицу разума…

То был один из самых счастливых наших дней. Весь вечер и полночи мы только и делали, что занимались любовью… А также говорили, говорили, говорили…

— Я и сам должен был прийти к выводу, что сейчас самое время остановиться, — говорил мне Герман. — Ты, мой свет, как всегда, мыслишь на два шага вперед… Наш с тобой «Кошкин дом» будет прорывом, вот увидишь! Собственно, уже и Мумунина можно было не приканчивать… Что он со своими «Людями и зверями» против наших зверей!

Я даже попыталась несколько поумерить его пыл:

— Герман, ну не будем все-таки преувеличивать… Маршака станут смотреть только дети…

— А также их родители, — добавлял он. — Нет, это всем будет интересно — вот посмотришь. Где еще можно будет увидеть Стриженова с клювом и Рыбникова с рогами? Только у нас! Эксклюзив, как говорится…

— Ты уже рассуждаешь так, словно по доброй воле взялся за «Кошкин дом», а не потому, что тебе больше ничего не одобрили.

— Да, сначала было так, — согласился Герман. — Но потом я понял, что это золотая находка! Действительно, по доброй воле за такое вроде как не возьмешься… Однако подчас именно вынужденные меры приводят к подлинным озарениям!

Я слушала Германа, соглашалась с ним, радовалась за него и за себя… Но вдруг меня как громом поразила внезапная мысль: а что, если сейчас на «Мосфильме» кому-то дадут куда более интересную постановку, чем «Кошкин дом»? Зная Германа, можно предположить, что это собьет с него уверенность в его удачном выборе… Он ведь холерик, мой Герман, иногда любой пустяк может кардинально поменять весь его настрой…

12

И вот то, чего я так боялась, случилось.

Через несколько дней Герман пришел с «Мосфильма» сам не свой.