Хмель-злодей

Хмельницкий поймал себя на том, что испугался, раньше с ним такого не бывало. Он видел, что простой народ и казаки рядовые бунтуют, и решил отделаться от них самым жестоким способом.

— Ну, давай, ещё по одной, — кряжистый казацкий сотник поднял двумя руками пузатую четверть и, расплёскивая горилку, наполнил две чаши, — правильно сделал, что с нами не пошёл. Вот за это давай и выпьем.

Сотник чокнулся с Михаилом, выпил, затолкал в рот кусок курицы и попытался продолжать разговор. Они уже два часа сидели в шинке, совершенно случайно встретившись на околице большого села, где расположилась сотня. Михаил уже выложил сотнику, куда и зачем держит путь.

— А те часы, что король подарил, у тебя ещё? — спросил Михаил.

— А як же, вот они.

Сотник вынул часы, и они блеснули тусклым золотом в слабом свете коптящих свечей.

— Король знал, что дарить, теперь, как вынимаю их, чтоб на время взглянуть, так его и вспоминаю. И какой ему резон с нами воевать, давно бы разошлись мирно, — и добавил, глядя в сторону, — тем боле, что батька давно воевать не хочет, письма королю шлёт, где в любви и верности клянётся, договор с ляхами подписывает такой, что народ возмущается и на батьку подняться готов, — сотник замолчал, прожёвывая кусок и, проглотив, закончил: — Вот поход этот к валахам и учинил, чтобы холопов рассеять.

Михаил с любопытством смотрел на сотника. Он уважал его, пожалуй, единственного из всех казаков, с которыми был знаком. Образованный и грамотный, он отличался от окружающих его людей. Грамотность, хотя и ценилась в казачьем войске, но вот люди мыслящие, не боявшиеся открыто высказывать свои взгляды, всегда были на подозрении, оставались на низших должностях, несмотря на храбрость в бою и заслуги. Старшина казацкая опасалась таких.

— А что поход неудачным оказался?

Сотник почесал бритую голову.

— Тут нельзя сказать так: удачный или нет, смотря, для какой цели туда шли. Вот я понимаю против ляхов за свободу драться, а тут своих же православных разорили… из-за бабы.

— Из-за какой бабы? — Михаил заинтересованно уставился на сотника. — При чём тут баба?

— Вот и я горю — при чём. У господаря молдавского дочка есть, красива девка, ничего не скажешь. Увидел её где-то Тимоха, сын гетманский, и пристал к отцу — хочу на ней жениться. А на неё давно глаз положил Черторыйский пан. Лупуле, господарю молдавскому, и выбирать не надо. Он за дочкой приданое огромное даёт. Есть откуда брать. Конечно, он предпочёл князя: и знатен, и богат, и умён. А тут казацкий отпрыск, полуграмотный. Вот и решил он отказать гетману. Ну, ты нашего батьку знаешь, как взбрыкнул он, и давай войско собирать, чтобы, значит, силой Лупулу того заставить дочку за Тимоху отдать.

Сотник взял бутыль, снова налил в чаши горилки:

— Ну, давай за нашу встречу, могли ведь и разминуться, велика земля наша, да Господь привёл свидеться.

Выпили. Михаил, находясь среди казаков уже два года, научился пить горькую наравне с ними.

— Так вы за невестой в поход пошли? — Михаил улыбнулся.

— Если бы только за этим, — сотник отломил кусок хлеба и досадливо смахнул со стола крошки, — ты же слышал, небось, какое недовольство гетманом в народе идёт, так он собрал самых недовольных холопов и казаков, что в реестр не вошли. Моя сотня, почитай, только и была из реестровых. Да ещё татары присоединились. Начальником над войском поставил Тимофея. Сколько мы там людей поубивали, Яссы, столицу молдавскую, полностью сожгли. Лупуле деваться некуда: поляков он ждал на помощь, да не дождался, гетман стоял на границе и сторожил их, пришлось ему на мировую идти, согласие дать, что выдаст за Тимоху дочь свою. Но основная цель его, как я думаю, была такая — народ занять, чтобы не бузил и на гетмана не восставал. Как вернулся Хмельницкий, так снова начал универсалы писать, чтобы холопы панам подчинялись, а тех, кто ослушался, карал нещадно: вешал, на кол сажал, головы рубил.

Михаил покачал головой, хотя и не было это для него новостью, он и раньше знал, как расплачивался Хмельницкий с татарами за помощь: своих же, людей русских тысячами в полон отдавал.

— А и поляки холопов, что им не подчиняются, не жалеют: уши и носы отрезают, глаза выкалывают. Но народ решил лучше умереть, чем работать на панов. Новая война неизбежна. Теперь только дождаться, кто первый Рубикон перейдёт.[16]

— Ну, я уже в этом деле участвовать не буду, — Михаил покачал головой.

— Да, у тебя своё важное дело есть, не знаю, как и помочь тебе. Сам бы с тобой поехал, да не могу сейчас. О, вспомнил! Есть у меня казак, Грицьком кличут, он в татарском плену был, по-ихнему говорить может, и законы тамошние знает. Я его тебе в помощь отряжу, в одиночку идти на такое дело не с руки. Он — казак справный, подружитесь, и после друг другу сгодитесь.

Солнце уже высоко стояло, когда двое всадников в казацкой одежде выехали из села и направились по дороге, ведущей к Чёрному шляху.

Глава 2. Кафа, невольничий рынок

— Что там написано? — спросил Михаил у Грицька, показывая на большой деревянный щит у дороги.

— Улус хана Ислам — Гирея.