Хмель-злодей

Пехота принуждена употреблять отвратительную пищу, хлеба никоим образом достать нельзя, даже за самую дорогую цену, а мяса, кроме конской падали, и не видят. Даже едят такую падалину, которая уже три дня гниёт в болоте — принуждены, как звери, питаться сырою кожею и травою. Нельзя придумать никакого способа к спасению голодных потому, что край, в котором мы надеемся иметь хлеб, ещё далёк. При чём он так опустошён, что об нём можно сказать: земля же была неустроенна и пуста. Нет ни городов, ни сёл, одно поле и пепел, не видно ни людей, ни зверей живых, только птицы летают в воздухе».

С горечью наблюдал Давид ту пустыню, что оставило после себя войско Хмельницкого. Одни мысли обуревали его сейчас: как сохранить людей. Польская армия разлагалась: одни умирали от голода и болезней, другие под предлогом добывания пищи покидали расположение войска и уходили домой, в Польшу.

Наконец, достигли Украины, но и здесь поляков ждало разочарование: едва селяне узнавали о приближении королевского войска, тотчас же бросали свои дома, сжигали имущество и уходили за Днепр. Полякам доставалась лишь жатва на полях. Оставшиеся крестьяне запирались в замках и местечках и оказывали ожесточённое сопротивление. Потоцкий потерял много людей, но среди конных потерь почти не было, на штурм укреплений шли пешие. Получив известие, что Потоцкий приближается к Паволочи, Хмельницкий бежал оттуда к Белой Церкви, вместе со своей охраной, состоящей из двух тысяч татар, на казаков он уже не надеялся.

С другой стороны к Белой церкви приближалось войско литовского князя Радзивилла, захватившего уже Чернигов и Киев. Потоцкий послал к нему гонца договариваться о совместных действиях.

Десятого августа 1651-го года войско Потоцкого подошло к местечку Трилисы, оборону которого возглавил казацкий сотник Александренко. Вперёд выдвинулись пешие немецкие наёмники. Казаки и горожане сопротивлялись до последнего. Когда Трилисы уже были очищены от сопротивляющихся холопов, неожиданно выскочившая из-за дома женщина подбежала к немецкому полковнику Штраусу и, взмахнув косой, снесла ему голову.

Коронный гетман Потоцкий попросил князя Иеремию направить в помощь немцам конный отряд. Вишневецкий вызвал к себе Давида.

Смуглая девушка молча подавала напитки. Давид внимательно наблюдал за ней: правильный овал лица, лучистые зелёные глаза, скромно опущенные вниз, длинные, блестящие каштановые волосы, высокая волнующая грудь, мягкая кошачья походка. Давид ощутил тонкий аромат роз. Красива, нечего сказать, такая в омут непременно затянет. Давид уже неоднократно видел её у князя Иеремии. Князь кивнул девушке:

— Спасибо, Мрия, — отхлебнул из венецианского запотевшего бокала вишнёвый напиток и, дождавшись, пока девушка уйдёт, с усмешкой заметил Давиду: — Любуешься?

— Красивая девушка, а кто она?

— Мрия Свитайлиха, казачка на треть, полячка на треть, а остальное только предполагать можно, арианка, скорее всего. Исполнительная и молчаливая, потому и держу, — потом добавил со смешинкой, — и на вид приятная.

Вишневецкий не мог рассказать Давиду о том событии, которое произошло между ним и Мрией некоторое время назад. О таких делах мужчины не распространяются даже близким друзьям. А князь — человек твёрдый не только к людям, но и к себе.

Взять девушку в прислуги порекомендовал Иеремии давний знакомый в Варшаве. Иеремия пообещал, но и забыл вскоре за чередой неотложных дел. И когда к нему явилась привлекательная девушка с рекомендательным письмом на руках, был немало озадачен. Но девушку взял, тем более что и работником она оказалась отменным: подвижная, энергичная, смышлёная, она вскоре выполняла работу двух служанок, преданных, но уже пожилых, толстых и ленивых. И даже то, что они служили ещё отцу князя, не изменило его решения, он отправил их в Вишневец.

И всё было бы прекрасно, но однажды приехал к Вишневецкому давний знакомый, который ещё в самом начале казацкого бунта присоединился к князю, — Доминик Заславский. Это с ним Иеремия мерялся землями, у кого их больше, и кто из них богаче и знатнее. И когда Мрия прислуживала, меняя напитки и закуски, Заславский тихо сказал князю:

— Вона как девка смотрит на тебя, сейчас съест.

И только после этого Иеремия стал замечать, что Мрия глаз с него не сводит, то встанет перед ним так, что грудь её соблазнительная, едва прикрытая, прямо перед лицом его окажется, то наклонится, будто невзначай, и юбку поднимет выше положенного, ноги аж до бёдер обнажаются.