— Пить, чего же еще… — не открывая глаз, вымолвил здоровяк Ленька на правах признанного главаря компании.
— Ты че? Завтра же в школу! — очнулся от дремы длинноносый Степа, поежившись, потянулся и выгнул спину, словно грациозный кот, и вдруг глаза его выдали нездоровую заинтересованность в поисках приключений на пятую точку. — А где взять?
— У бати моего всегда есть, — похвастался Ленька, но тут же поправился, — правда, далеко идти. Неохота.
Парни молча полежали на берегу еще несколько утомительных минут, пока Степа не прочувствовал:
— Пацаны, последний день каникул! Целый год впереди… Скучно!
На это важное замечание среагировал только дрессированный Костик, доставая из кармана детских шортиков помятую пачку папирос, и бросил в Степана, чтобы от посетившей всеобщей скуки тот затянулся и лениво процедил:
— Бабло есть у кого?
Ленька пошарил в карманах и обнаружил несколько скрученных купюр, но, быстро сообразив, что до магазина слишком далеко, даже если отправить верного шныря Костика, и засунул деньги обратно. Что когда-то связало этих троих подростков, уже никто из них не вспомнит, скорей всего, только то, что они практически всегда болтались без толку на улице. Да и кому было присматривать, если Ленькин отец, прокурор города, всегда пропадал на работе, а матерям Костика и Степы, потерявшим мужей в разное время и по разным причинам, и в этой связи едва сводившим концы с концами, и вовсе было не до занимательного и приличного воспитания своих чад.
— О, смотри, кто нам поможет! — встрепенулся Степа, заметив вдалеке шустро передвигающегося на костылях местного инвалида неопределенных лет по прозвищу Немец. Как звали его на самом деле, за что получил такое нелестное для послевоенного времени прозвище, никто в округе не помнил, как и то, сколько ему было лет, от чего и при каких обстоятельствах он потерял ногу. Когда-то Немец попробовал спекулировать на тему войны и своего героического в ней участия ценой потери одной конечности, но был разоблачен местными работягами, заглянувшими в паспорт инвалида, где значилась дата рождения аккурат после Великой Победы, и избит.
— Немец, — позвал Ленька шустрого одноногого. — Сгоняешь за водочкой? Я денег дам!
— А самогон не подойдет? Ребятки! Чистейший, тут недалеко одна баба гонит, — опершись на костыль, давно немытый и благоухающий нечистотами, Немец с легкостью прискакал к троице скучающих балбесов.
Ленька тут же извлек из карманов скрученные бумажки, и тяжелой ладонью придавил ими трясущуюся руку невесомого мужичка. Немец с трепетом развернул деньги, расплылся в довольной улыбке, снял темно-серую кепку, оголив засаленные, давно не стриженные волосы, и ловко спрятал купюры в головном уборе.
— Бери на все, закусить принеси чего-нибудь, — скомандовал Ленька вдогонку ускользающему инвалиду в кепке набекрень.
— Поминай как звали… Думаешь, вернется? — удивился Степа неслыханной щедрости приятеля.
— Захочет жить, вернется, он меня знает… — сын прокурора лениво развалился на песке, блаженно закрыв глаза в предвкушении вечерних приключений.