Хмельной транзит

Детство свое Ленька помнил отчетливо лет до шести, и воспоминания эти всегда ассоциировались со словом счастье. Именно тогда они часто ездили с отцом на рыбалку, летом непременно с родителями на Черное море, питаясь приготовленной вкусной картошкой на пыхтящем примусе. Потом отца, молодого юриста после института, направили в небольшой южноуральский город с красивым названием Златоуст, отчего мама, привыкшая к суетной городской жизни с множеством театров, концертов и выставок, быстро заскучала. Через год родилась сестренка, и все внимание в семье переключилось на вечно орущий маленький комочек, вот тогда-то счастливое детство для Леньки и закончилось. Отныне он рисовал и лепил солдатиков в одиночестве, убегал гонять мяч с мальчишками, но и там его настигала ненавистная участь няньки: посидеть, пока родители заняты, дать соску, переодеть, покормить, постирать и присмотреть. Если бы хоть однажды, хоть раз в неделю отец не приходил уставший с работы, в хмуром подпитии, а как раньше по выходным звал на любимую рыбалку, если бы мама, как бывало по вечерам прежде, заботливо читала на ночь сказки и пела колыбельные, укладывая сына спать, но нет, этот мир с появлением сестрицы рухнул безвозвратно. Каждый раз ревниво наблюдая, как ласково мать целует пухлые ручки младенца, Леньке хотелось прижаться, обняться, но в ответ слышно было лишь холодное: убери, помой, выучи… Когда сестре исполнилось полтора года, она вдруг заболела воспалением легких и за несколько дней сгорела. Мальчишка тоже горевал, но недолго: в глубине души он даже обрадовался, что отныне будет, как и прежде, он один властелин вселенной в семье, но стало еще хуже. Отец стал пропадать на работе пуще прежнего, вскоре дослужившись до должности прокурора города, дружил только с важными и нужными людьми, отягощаясь банными вечеринками и профессиональными праздниками. А мать не просто замкнулась, превратившись в хозяйствующую тощую и угрюмую тень дома, страдая не только по утраченной малышке, но и по былой интеллектуальной юности. Однажды она и вовсе пропала на целую неделю. Отец разыскивал ее по больницам и моргам, а она, ничтоже сумняшеся, возвратилась со скромным сувениром в виде глянцевой розовой коробочки, в которой была настольная игра в домино, мол, захотелось проветриться, съездить в Москву. Впрочем, подобная прогулка тоже не вернула радость в дом, напротив, постепенно стало ясно, что в матушку вселилась душевная болезнь, и она, страдая от невообразимых вспышек ревности, подозрительности и вездесущих мнимых врагов, вечно следящих за ней и ее домом, в один день тихонько скрылась и утопилась в реке неподалеку.

С тех пор отец и сын стали жить каждый сам по себе, объединяла их только крыша над головой. Впрочем, длилось это не до бесконечности, ибо в конце концов родителю пришлось краснеть за нескромные шалости великовозрастного дитяти и воспитывать нудными нотациями, которые, впрочем, отпрыску были совершенно безразличны.

Немец вернулся, когда уже стемнело, в добром подпитии с тяжелой торбой на плече и радостно воскликнул:

— Ребята, простите, немного припозднился, баба не отпускала, по мужику соскучилась, — то ли выдал желаемое за действительное, то ли сочинил на ходу одноногий, оправдываясь. Глаза его блестели от нахлынувших хмельных слез, почерневшие руки по-прежнему тряслись, едва удерживая увесистую дорогую ношу и костыли.

— Простить, говоришь, сейчас ты у меня на одной ноге поскачешь, куда глаза глядят, — взбесился Ленька, который терпеть не мог, когда кто-то делает не так, как он приказал.

— Ну что вы, пацаны, я же принес! Как просили…

Но было поздно. Ленька подскочил к Немцу, выхватил из его рук торбу с бутылками, затем костыли и с непомерной яростью, зародившейся в ходе длительного ожидания самогона, свалил с ног и начал бить ботинками по голове, животу и просто куда попало. От стадного чувства подоспели помощники, и они втроем отметелили выпивоху до полусмерти.

Отдышавшись, сели, выпили за полчаса все, что принес Немец, закусили антоновкой, и, поймав прилив пьяного адреналина, потащили избитого к воде. У самого берега малохольного Костика скрутило от непомерной выпитой дозы, и когда все лишнее вылезло наружу, Степа оттащил его обратно. Оставшийся в воде Ленька схватил беднягу Немца за грудки и сунул под воду, удерживая и громко отсчитывая драгоценные секунды. Когда бездыханное тело утонуло, позвал Степу, чтобы вытащить его на берег.

— Есть охота, — вымолвил Степа, когда мокрого Немца бросили в метрах десяти от воды. — Кишки свело, яблоки кислые поперек горла встали.

— Мне бы высохнуть, а уж тогда и поесть можно, — Ленька плюхнулся рядом со спящим, свернувшимся калачиком, Костиком.

У разведенного костра подростки погрелись самую малость, обсохли, но бросать на пляже мелкого пацана в шортиках на одной лямке не решились и, глядя на лежащее неподалеку тело Немца, Ленька вдруг произнес: