Хмурый Вангур

И, как всякое жилье, лагерь постепенно обрастает десятками мелочей, кажется, и не очень важных, и неприметных, а коснись их — оказывается, дорогих сердцу и, главное, удобных. Взять хоть колышки к палаткам. На временном ночлеге вырубишь их из первого попавшегося под руку деревца, а потом и выбросишь с легкой душой, а в лагере они подобрались прочные, любовно заостренные, так и хочется взять их с собой, словно не в тайгу идешь, а в безлесную степь.

А личные вещички — носки, тюбик зубной пасты, мыльница, гребенка, тетрадь для записей, перочинный нож, да мало ли еще что! — эти вещички, на походе удобно и компактно ютившиеся в заплечном мешке, глядишь, повылезли из него, и каждая облюбовала себе подходящее местечко. Теперь разыскивай их, вытаскивай, собирай все вместе.

Пожалуй, только Василий Куриков да Степан Крутояров не особенно были обременены этой мелочной заботой и со сбором своих пожитков управились очень быстро. Покончив с укладкой образцов, Степан, деловитый и скорый, помогал снимать палатки и проверял экспедиционное имущество.

Наташа измучилась со своими вещами: она решила забрать с Ключ-камня кое-что и для собственной коллекции. Оказалось, что рюкзак при любых вариантах укладки все-таки имеет определенные размеры, раздвинуть которые нельзя. Но ей очень хотелось сделать это, и пришлось просить помощи. Наташа осмотрелась, выискивая человека посвободнее, и закричала:

— Профессор! А ну-ка, быстро сюда!

Эта непочтительность со стороны лаборантки, имеющей весьма скромное звание студентки-заочницы, никого не удивила. Тотчас девушке откликнулись:

— Сейчас, сейчас! — И к ней поспешил Василий.

— Давай-ка, профессор, помоги. — Наташа указала на рюкзак: — Никак не могу с ним сладить.

Подошел и Степан:

— Что-то многовато у вас набирается. Донесете ли?

— Донесем! — ответил за Наташу Василий.

А сама она только сказала:

— Лишь бы до базы дотянуть.

Степан не удержался и хмыкнул:

— На базе помощники найдутся?

А что тут хмыкать? Известно, что на базе будет транспорт и ни при чем тут какие-то помощники. Однако Наташа почему-то не обратила на эту нелепицу внимания: видимо, думала вовсе не о транспорте.

— Конечно, найдутся, — сказала она и после короткой паузы спросила: — Как вы, Степан Иванович, думаете: нам их недолго придется ждать?

— Нам-то? Кто его знает. Однако, думаю, не нам, а им придется нас ждать… Ничего, подождут.

Наташа прищурилась на него, зачем-то поправила волосы, распрямилась, раскинула руки, словно захотелось ей в счастливом возбуждении объять необъятные таежные дали, что раскинулись перед ней, и с уверенностью подтвердила:

— Подождут!..

2

Куриков решительно закинул ружье за плечо:

— Я все сказал.

Пушкарев посмотрел на него не сердито — грустно и, уже в который раз, спросил:

— Значит, твердо решил?

— Совсем твердо.

— Я ведь не прошу идти о нами до конца. Вот пройдем завалы, начнется чистая вода, тогда и шагай себе домой. А? — Надежды в этом просительном «а» было совсем мало.

— Все сказал, — упрямо повторил проводник. — Много раз сказал. Манси нельзя дальше ходить. Надо домой ходить. До свиданья. — Старик запросто, будто ему нужно было только улицу перейти, протянул руку.

Пушкарев покачал головой, сказал «Эх!» и все же подал руку. Так же Куриков попрощался с Николаем. Юра от него отмахнулся и, не скрывая презрения и гнева, обругал:

— Шайта-ан!

Не говоря больше ни слова, манси повернулся и неторопливым, ровным, спорым шагом ушел в урман. За ним потрусила его лайка, такая же неприветливая и молчаливая.

Затих легкий похруст сучков под ногами Курикова. Николай зло сощурил глаза на Пушкарева:

— Ну? Говорил я!

Пушкарев не возразил, не огрызнулся, только упрямо качнул головой:

— Вытянем! Втроем-то.

— Вытянем… ноги.

— Брось ты ныть!

— Я не ною, товарищ Пушкарев. Наоборот. Я сторонник решительных действий. Надо идти с Куриковым, и все. Послушайте, давайте нагоним его. Хоть раз послушайте доброго совета, а?.. Эх! Подохнуть тут в урмане, это, по-вашему, научный подвиг? Грош цена такому подвигу!

— О каком подвиге речь? Просто мы должны пройти Вангур. Должны. Это понятно? И мы пройдем.

— Ну, посмотрим… — тихо и значительно произнес Николай.

Дальше в этот день они не поплыли: нужно было закончить начатый шурф. Хотя и говорят: «Работа всякую беду глушит», ощущение беды не покидало их весь день.

Тоскливо было вечером у костра. Разбухшие темно-серые тучи придавили урман, и он сердито ворочался, кряхтел, постанывал. Беспокойно, суматошливо раскачивались ветви. Под громадными стволами палатка, освещенная колеблющимся, неверным пламенем костра, казалась очень уж маленькой и жалкой.

Пристроившись поближе к огоньку, Пушкарев писал в походном дневничке. Собственно, это был не дневничок, а обычный журнал наблюдений. Он вел его пунктуально. Юра, отдуваясь, прихлебывал из большой кружки кипяток. Николай копошился в палатке, не то укладывался спать, не то еще что-то. Вдруг он крикнул тревожно и громко: